26 августа вечером на заседании правительства Керенский объявил Корнилова мятежником, изменником родины и потребовал для себя диктаторских полномочий.
27 августа в Ставке получена телеграмма от Керенского с требованием к Корнилову сложить полномочия и выехать в Петроград. Телеграфные переговоры от имени Керенского, кажется, вёл Савинков. Корнилов категорически отказался. Савинков назначен военным губернатором Петрограда и исполняющим обязанности командующего войсками Петроградского военного округа.
28 августа опубликован указ правительства об отстранении Корнилова от верховного главнокомандования и предании его суду за мятеж. В этот же день войска Крымова заняли город и станцию Луга в 130 верстах от Петрограда.
29 августа передовые эшелоны Крымова были остановлены на перегоне Вырица – Павловск, где железнодорожники вместе с рабочими-красногвардейцами разобрали пути. За следующие два дня агитаторы из Петрограда, преимущественно большевики и левые эсеры, распропагандировали солдат и офицеров крымовского отряда, и те отказались выполнять приказы командования.
30 августа Крымов прибыл в Петроград для переговоров с Керенским. После встречи и беседы с министром-председателем Крымов был доставлен в Николаевский военный госпиталь с огнестрельным ранением, от которого в тот же день скончался. Ни содержание беседы, ни обстоятельства смертельного ранения Крымова неизвестны. По господствующей версии, Крымов застрелился. Савинков подал в отставку (или был отставлен по воле Керенского?).
31 августа стало ясно, что армия подчиняется не военному командованию, а революционным агитаторам. Савинков уволен со всех должностей.
1 сентября Корнилов арестован и вместе с группой генералов направлен в тюрьму в город Быхов.
Что произошло? Кто с кем? Кто против кого? Почему Керенский убоялся согласованного триумвирата, почему впал в дикую истерику от попытки разогнать им же самим ненавидимые Советы? Неизвестно. Безумие Керенского, помноженное на безумие армии и народа (не всего народа, но решающей части народа), похоронило последнюю возможность удержать Россию от падения в бездну.
А что Савинков? Он почти что проваливается в политическое небытие.
Правда, ненадолго: на месяц. Во власть он уже не вернётся, но против власти ещё поборется.
Это будет безнадёжная борьба. Не против политиков – политики уже бессильны посреди неуправляемой стихии, – а против того самого чёрта, которого Савинков так долго вызывал своими смертоносными экспериментами. Дьявол всеобщего разрушения и убийства явился наконец. Впереди и вокруг него топотали расхлюстанные матросы, отплясывая яблочко; одичавшая солдатня с мутными глазами составляла его свиту; мёртвосердые фанатики кровавого равенства сидели за письменными столами у подножия его движущегося трона. Чем-то этот дьявол похож на Троцкого, чем-то на Ленина, но и черты самого Савинкова угадываются в нём. Сатана есть совокупное отражение человеческих грехов в зеркале небытия.
В начале октября у русской революции завелась ещё одна зловеще-бессмысленная игрушка: Всероссийский демократический совет, он же Временный совет Российской республики, он же Предпарламент. Зачем он был нужен, кого и от кого призван спасать – непонятно. Но митинговые говоруны предшествующих месяцев, потерпевшие фиаско партийные деятели были густо в нём представлены. Савинков тоже избран, но весьма неожиданным образом – от казаков. По всей вероятности, он только в них, в казаках, видел теперь возможную военную опору для своей борьбы.
Но дни Предпарламента, как и правительства Керенского, были уже сочтены; точнее, их оставалось восемнадцать. На девятнадцатый день, 25 октября, Зимний с Временным правительством был захвачен, Предпарламент разогнан. Кем? Той самой человеческой массой, которая восемь месяцев лузгала семечки и разноголосым гулом отвечала ораторам на митингах. Новое правительство, составленное из большевиков, такое же безвластное, как и предыдущее, выскочило из ночного полусумрака коридоров Смольного. Это было правительство разрушения, и члены его, в помятых пиджаках, с кривыми ртами и тёмными кругами под глазами, были похожи на упырей, сотрудничающих в похоронном бюро.
Октябрьская революция совершилась.
Керенский умчался собирать войска для борьбы с большевиками, ничего не собрал, застрял в Гатчине. После корниловской истории никто не хотел с ним связываться. 27–28 октября несколько сотен казаков под командованием генерала Краснова повели было наступление от Гатчины на Петроград и заняли Царское Село. Туда на автомобиле примчался и Савинков. Несколько дней длилось его довольно-таки бессмысленное присутствие в Царском и Гатчине, между бессильным Красновым и безумным Керенским. 30 октября после небольшого боя у Пулкова казаки отступили, а затем быстренько договорились с большевистскими комиссарами о перемирии. Краснов со штабом сдался в плен, Керенский успел бежать (куда? на Дон, в Финляндию, во Францию? неважно: последующие пятьдесят три года его жизни – полная человеческая и политическая бессмыслица). Савинков, не дожидаясь развязки гатчинской трагикомедии, уехал в Псков, а оттуда на Дон.
Зачем? Сам ещё не знал.
В ноябре 1917 года Дон вдруг стал землёй обетованной для всех, кто ненавидел большевиков, не принимал их трупно-смердящую власть. Почему-то казалось, что область Войска Донского, возглавляемая хмурым генералом Калединым, станет скалой спасения для утопающей России.
V
Слушайте революцию!
Я лёг, но во всю ночь всё плакал и вздыхал
И ни на миг очей тяжёлых не смыкал.
Поутру я один сидел, оставя ложе.
Они пришли ко мне; на их вопрос я то же,
Что прежде, говорил. Тут ближние мои,
Не доверяя мне, за должное почли
Прибегнуть к строгости…
А. С. Пушкин
Бои между сторонниками и противниками Советов под Царским Селом и в Москве стали прологом Гражданской войны. В ноябре заключено перемирие на Германском фронте; главнокомандующий генерал Духонин брошен на солдатские штыки. Повсюду – самосуды солдат над офицерами и генералами. Тут же – и декреты об отмене собственности, и выборы в Учредительное собрание, и независимость Финляндии, и самостийность Украины, и война на Дону, и нарастающий хаос, и надвигающийся голод…
В ноябре разграблена и разорена усадьба в Шахматове. Тридцать семь лет, вся прежняя жизнь Блока, её наслаждения и труды, откровения и тайны – всё сожрано огнём, улетело в революционную бездну.
Блок воспринял это известие на удивление спокойно.
Он принял Октябрьскую революцию в первую очередь потому, что она провозгласила конец войне. И потому, что она несла гибель старому обывательскому миру, который он ненавидел.
В его квартире на углу Офицерской улицы и набережной Пряжки слышна стрельба. Толпа – солдаты, матросы, уголовная шпана, вооружённые и безоружные – громят спиртовые склады на Матисовом острове. Для пресечения грабежа прибывают отряды солдат и матросов, присланные Петросоветом. Погромщики разогнаны после жестокой перестрелки; есть убитые и раненые.
