Победа Временного правительства и эсеро-меньшевистского большинства съезда Советов была эфемерной. Весть о событиях на Полюстровской набережной взбудоражила многочисленных сторонников анархии. Несколько тысяч кронштадтских матросов собралось было идти на Петроград, вызволять «братву» и бить министров-«капиталистов». Рабочие заводов Выборгской стороны устроили прямо на даче Дурново над свежим трупом Аснина нечто вроде гражданской панихиды. Оттуда брожение стало распространяться по заводам и частям гарнизона. Особенно взволновался 1-й пулемётный полк, казармы которого располагались на углу Сампсониевского проспекта и Флюгова переулка (ныне Кантемировская улица). Но к вечеру всё как-то само собой успокоилось. Возможно, потому, что после изнуряющей дневной жары всем захотелось отдохнуть в относительной прохладе.
Арестованные анархисты по большей части были вскоре отпущены. Через две недели в Петрограде разыгралась новая драма: июльский кризис, попытка свержения Временного правительства. Роль заводил играли анархистские лидеры, но Железнякова среди них не было: оставленный под арестом за свои гранаты, он ждал суда. Удержавшееся у власти Временное правительство пыталось показать теперь свою суровость. Суд вынес блестящеглазому матросу громоподобный приговор: четырнадцать лет каторжных работ.
6 сентября имя Железнякова вновь замелькало на полосах газет, зазвучало на митингах.
Он бежал из Крестов.
V
Видение кровавой свободы
Анатолий Железняков явился на свет, когда Мамонт Дальский уже был столичной знаменитостью. Правда, мы не знаем, слыхали ли в семье Железняковых имя первого красавца Александринской сцены. Может быть, и слыхали. Семейство это было вполне обыкновенное, приличное и не без образованности. Отец, Григорий Егорович, православного исповедания, служащий, из отставных унтеров, приписан после военной службы к мещанам московской Басманной слободы, но жительство имел в подмосковной деревне Федоскино. Там 20 апреля 1895 года родилось у него и у его любимой жены Марии Павловны третье дитя: сын Анатолий.
Вот фотографии: Григорий Егорович с Марией Павловной. Красивая пара. Он (сидит) – усатый, высоколобый, ясноглазый, с пышной кудреватой шевелюрой; широкая грудь, военная осанка: видно, что служил в гренадерах. Она (стоит, приобняв мужа за плечи) – стройная, чистая, миловидная. А вот и дети: старшая сестра Александра, брат Николай, лет тринадцати (энергичные брови, оттопыренные уши), а между ними – круглолицый малыш в коротких штанишках и матроске, Анатолий. Милый малыш. Пухлые щёки, коротенький аккуратный носик, ушки торчком, как у старшего брата. Ясный, прямой и открытый взгляд.
Фотография сделана в 1900 году.
Малышу отмерено ещё девятнадцать лет жизни.
Дети осиротеют через два года: отец умрёт внезапно, жить станет ох как трудно. Станут ли сыновья опорой матери? Не похоже. Характеры у обоих беспокойные – по фотографии видно (и младший, Виктор, родившийся незадолго до смерти отца, тоже унаследует это свойство). Вот Александра – та другое дело. Собственно, она вместе с матерью будет тянуть всю семью: мать пойдёт в подёнщицы, стирать и убирать; Александра, окончившая к тому времени гимназию, станет учительницей. Николай после многих скандалов и ссор уйдёт из дому и в Одессе наймётся матросом на торговый пароход. Это всё случится скоро, очень скоро.
Что касается Анатолия, то он окончит церковно-приходскую школу, городское четырёхклассное училище и в пятнадцатилетнем возрасте будет принят на казённое содержание в Лефортовское военно-фельдшерское училище.
А вот другая фотография, 1914 год. Молодой человек в матросской белой рубахе, в тельняшке. Бескозырка сдвинута на затылок. Ноги косолапо расставлены. Руки в брюки. Поза матроса-хулигана. Взгляд жёсткий, почти жестокий, и очень-очень беспокойный. С трудом узнаём в этом лице черты, знакомые по детской фотографии, разве что оттопыренные уши помогают. Анатолий Железняков – матрос-кочегар торгового флота.
Что случилось? Скандал в фельдшерской школе, невыход на торжественное построение по случаю «царского дня», карцер, отчисление. И запись в жандармской справке о неблагонадёжности: «Особых примет нет. Рост – выше среднего. Волосы – тёмные. Глаза – голубые. Увлекается чтением. В училище часто вёл со слушателями неблагопристойные разговоры о семье императорского величества»
[169]. После отчисления полтора года проработал помощником аптекаря – и бежал вслед за братом, к морю. Стал моряком. Одну навигацию отходил на пароходе кочегаром.
Мальчик вырос. И в нём выросло из тайно брошенного зерна многошумное древо: ненависть к окружающей действительности.
Опасная особенность, привлёкшая внимание жандармов, – «увлекается чтением» – находит подтверждение в записях матроса Железнякова, сохранившихся в его «памятной тетради». Как и прискорбный факт политической неблагонадёжности. Матрос уже явно увлечён революционными теориями. Откуда только успел набраться! Слова «свобода» и «революция» выведены аккуратным почерком на тетрадных линейках.
Из «памятной тетради» Железнякова.
Начальная запись:
«Кто посягает на свободу человека, достоин позора и смерти.
<…> Жизнь скитальца полна треволнений, лишений и суровых переживаний, но прекрасна дикой свободой и вольным взмахом желаний»
[170].
О войне:
«Люди гибнут за металл и от металла.
Цари людей, сильные мира сего, упившись властью, тешатся новой игрой, мировой бойней, идущей уже третий год.
Смейтесь! Но хорошо смеётся тот, кто смеётся последним, а вы смеётесь в последний раз. Уже тянется наводящая на вас смертельный ужас кроваво-красная рука революции…»
[171]
Фраза явно из книги, из какого-то гарибальдийско-народовольческого романа. Видно, много чего успел прочитать девятнадцатилетний мещанин Басманной слободы. Но высшая реальность врывалась в замкнутый мир тетрадных мыслей и чувств. Война.
В 1915 году Железняков достиг призывного возраста. Ко времени призыва он уже не носил матроску: вернулся в Москву, устроился работать слесарем на машиностроительный и снарядный завод Листа за Бутырской Заставой. Но пришлось снова надеть флотскую форму. Молодца призвали на флот и отправили в Кронштадт, в Машинную школу, а оттуда на учебный корабль «Океан», кочегаром.
Оттуда летом 1916 года Железняков бежал. Говоря на языке военного времени – стал дезертиром.
До этого жизнь его шла обычным ходом, со всякими шероховатостями, но в рамках дозволенного. Двадцать один год.
