Из мемуаров Дыбенко:
«Втихомолку; забившись в кочегарку, мы повторяли:
– Эти аресты для нас – хороший урок. Мы будем более осторожны, более опытны. Научимся, как нужно скрывать подготовку восстания от шпиков. <…> На палубе с ехидной улыбкой, пронизывающе впиваясь взглядом в лица, встретил нас вахтенный лейтенант Ланге. Только потом, когда не только издали и не только из разговоров о “Павле”, а когда изучили все его уголки, узнали, что такое лейтенант Ланге, капитан 1 ранга Небольсин – командир корабля, лейтенанты Дитерихс, Попов и целая свора матросов-шпиков: Купцов, Шмелев, писарь Жилин, кондуктор Огневский, Стариченко и др. Февральская революция никого из них не пощадила. Они первые расплатились за произвол и издевательства»
[183].
Из сводки важнейших показаний арестованных ГУГБ НКВД СССР за 2 апреля 1938 года (адресовано Сталину от имени Ежова)
[184]:
«Дыбенко показал, что в мае 1915 года, когда он работал в машинном отделении корабля “Император Павел I”, у него была обнаружена нелегальная литература и он был арестован. На допросах ему было сделано предложение офицером Ланге сотрудничать в охранном отделении. <…> Дыбенко на предложение жандармского офицера ответил согласием. <…> По заданию охранки он вёл наблюдения за революционными матросами корабля “Император Павел I” Ховриным и Марусиным (так в источнике. – А. И.-Г.)».
Близился срок демобилизации, и отправился бы наш герой с дредноута «на гражданку», водку пить и драться с мастеровыми… Но тут – мировая война. Балтийский флот в войне вёл себя пассивно, линкоры стояли на главной базе в Гельсингфорсе, потому и матрос Павел Дыбенко до осени 1917 года в боевых действиях не участвовал. А в трюмах линкоров тем временем нарастало давление революционного пара. Назревал взрыв, хотя наверху, на палубах и на мостиках, об этом догадывались немногие.
Степень вовлечённости матроса Дыбенко в подпольную революционную деятельность и в этот период неясна. На страницах его мемуаров и на листах его же расстрельного дела 1938 года ситуация опять обрисовывается по-разному. Ни тому ни другому источнику верить нельзя.
Из мемуаров Дыбенко:
«…На дредноуте “Гангут” вспыхнуло восстание. <…> В ночь на 18 ноября на броненосце “Император Павел I” по инициативе товарища Марусева и моей было созвано собрание в броневой палубе всех активных работников среди моряков. <…> Моё предложение – немедленно приступить к активным действиям, уничтожить офицерский состав и поднять всеобщее восстание – было большинством отвергнуто. Принято предложение товарища Марусева: выждать, установив тесный контакт с Кронштадтом и петроградскими организациями. <…> Однако уже к вечеру 19 ноября повстанцы на “Гангуте” были арестованы и под усиленным конвоем жандармов отправлены на берег. Ждали арестов и на других кораблях. У нас на корабле было арестовано только два человека – Марусев и Ховрин»
[185].
Из сводки ГУГБ НКВД за 2 апреля 1938 года:
«В ноябре 1915 года Дыбенко выдал охранке планы организации большевиков во флоте по подготовке восстания на линейном корабле “Севастополь”, им же выданы организаторы этого восстания Полухин, Ховрин и Сладков»
[186].
В 1916 году, когда немцы прорвали фронт на Рижском направлении, командование флота сформировало соединения из моряков для ликвидации прорыва. Тут Дыбенко уже явно проявил себя: взбунтовал сотню-другую «братишек», склонил их к невыполнению приказа (а может быть, выполнял задание по выявлению смутьянов?). От сурового наказания укрылся в госпитале (или помогли ему укрыться его секретные начальники?). Выписан, отбыл сорок дней на «губе» и вернулся в строй: на главную базу флота в Гельсингфорс (Хельсинки).
Итак, кто же перед нами? Малограмотный деревенский парень, портовый грузчик, матрос-машинист, хулиган, бунтарь, а возможно, и провокатор.
Такая фигура просто не могла появиться рядом с Коллонтай, и даже приблизиться к ней на расстояние ружейного выстрела.
Не могла бы – если бы не революция.
VI
Любовь под гомон бунта
И вот семнадцатый год.
В ключевых эпических событиях этого года, первого в цепи годов великих и страшных, Дыбенко непосредственно не участвовал. В феврале оказался в Петрограде случайно и был захвачен революционной стихией врасплох, как все. Во время июльского анархо-коммунистического мятежа и в судьбоносные дни Октябрьской революции пребывал в Гельсингфорсе. Так незаметно в судьбе двадцативосьмилетнего матроса наступил великий перелом. Взлёт.
В воспоминаниях, написанных лет через пятнадцать, Дыбенко утверждал, что, прибыв 5 марта на главную базу флота из охваченного сумасшедшим революционным циклоном Петрограда, он привёз с собой текст «Приказа № 1 Петросовета по армии и флоту». Так это или не так – теперь сказать трудно. Содержание приказа, датированного 1 марта, стало известно в Гельсингфорсе уже на следующий день. Главное в нём – предписание избирать в частях, соединениях армии и на кораблях флота Советы солдатских и матросских депутатов. Советам утверждать или отменять приказы командования, отстранять или избирать командиров. Поняли и стали действовать.
В Кронштадте 1 марта толпа матросов расправилась с адмиралами Виреном и Бутаковым; были убиты десятки офицеров. 3 марта в Гельсингфорсе на «Павле Первом» вспыхнул бунт. Одним из первых прикончили лейтенанта Ланге, лично знавшего секретных агентов в матросской среде (это он, по версии следствия НКВД 1938 года, завербовал Дыбенко). Смертельно ранен был адмирал Небольсин (это он в мае 1905-го вывел из Цусимской бойни и спас для будущей революционной легенды крейсер «Аврору»). 4 марта, как собаку, у стенки матросы пристрелили командующего Балтийским флотом адмирала Непенина.
Штрихи к картине матросского бунта.
События на «Павле Первом» (из воспоминаний матроса Ховрина):
«Старший офицер бросился бежать в жилую палубу, матросы за ним. В жилой палубе его схватили и повалили, но он был очень сильный и всё вырывался. Тогда кто-то из кочегаров схватил из стоящей рядом пожарной пирамиды кувалду и ударил ею Яновского по голове. <…> Потребовали караульного офицера и обратились к нему с требованием открыть карцер. Караульный офицер лейтенант Славинский отказался сделать это, заявляя что-то вроде того, что только через мой труп и т. д. Это дало новую пищу возбуждённой команде. Сзади его чем-то ударили. Он упал и встал на четвереньки, говоря: “Ой, позовите скорую помощь”. Но тут явилось уже испытанное средство – кувалда, и лейтенант Славинский упал замертво. Часть корабля взяла его наверх, с тем, чтобы сбросить за борт корабля на лёд. Когда стали выносить тело на верхнюю палубу, то, чтобы отдохнуть, отпустили его и положили. В это время он открыл глаза (вероятно, это была уже агония). Кто-то закричал: “Он жив ещё, жив!” Тогда двое взяли двухпудовый чугунный балласт и с размаху бросили его ему на голову. Затем бросили тело за борт»
[187].
