Убийство Непенина (из воспоминаний лейтенанта Таранцева):
«Во время завтрака (был уже второй час) я услышал выстрелы, доносившиеся с улицы. <…> Накинув на себя меховую куртку, я выбежал на улицу. На нижнем ярусе нашей улицы, под самой стеной, лежал Непенин в расстегнутом пальто, без фуражки, лежал на спине, ноги на сугробе, выше чем голова. На расстоянии шагов 10 от него стояла небольшая кучка вооружённых матросов и солдат, причём один из них, строевой унтер-офицер, продолжал стрелять из нагана в видимо уже мёртвого адмирала. Кто-то из убийц сказал: “Довольно на него патронов тратить”. Другой добавил: “Собаке собачья смерть!” <…> Вскоре затем пришёл грузовой автомобиль, на который бросили тело убитого адмирала, причём голова его, свешивающаяся вниз с площадки, болталась сзади, не имея опоры»
[188].
Нового командующего флотом выбирали, как на новгородском вече, – криками и общим голосованием. Милости матросов удостоился адмирал Максимов. 5 марта в Мариинском дворце в Гельсингфорсе начал работу Совет матросских депутатов. В этот день Дыбенко примчался из Питера, и его тут же выбрали в Совет. Первые решения – переименование кораблей: «Павла Первого» в «Республику», «Императора Александра Второго» в «Зарю свободы», «Цесаревича» в «Гражданина»…
Семнадцатый год – год стремительного размножения всяких комитетов. В апреле принято решение: сформировать Центральный комитет Балтийского флота, на странном языке аббревиатур того времени – Центробалт. 28 апреля новый орган революционной власти уже испечён. На яхте «Виола» собрались делегированные от кораблей тридцать три матроса. Разобрались, кто какой партии. Большевиков оказалось шестеро. Один из них – крепкий, черноволосый красавец с браво торчащими усами, силач, говорун и талантливый организатор – Дыбенко. Его тут же избрали председателем Центробалта.
В такой вот обстановке впервые увидели друг друга Коллонтай и Дыбенко.
В их истории будет много политики, ещё больше обыкновенных бытовых человеческих сложностей и передряг и очень мало того романно-мелодраматического пыла-жара, который вот уже девяносто лет ищет в ней обыватель.
Существует миф о том, что страсть поразила Александру и Павла внезапно, с первого взгляда. Что Дыбенко на руках унёс Коллонтай с корабля, с митинга, в гостиницу… Полная чушь. В тот первый раз Коллонтай приезжала в Гельсингфорс только на один день, и этот день до такой степени был насыщен заседательно-митинговой деятельностью, что ничего, кроме беглого знакомства, у неё с симпатягой матросом произойти не могло. Прошло два месяца, Дыбенко приехал в Петроград по делам Центробалта. Тут они с Коллонтай встретились как знакомые, как соратники. Александра Михайловна познакомила его с Лениным. Потом Дыбенко уехал в Гельсингфорс, а Коллонтай – в Стокгольм на международное совещание социалистов-циммервальдистов. Потом в Петрограде грянул июльский кризис – анархо-коммунистический бунт против Временного правительства. В его организации «временные» обвинили большевиков. По приезде из-за границы Коллонтай была арестована. Дыбенко постигла та же участь. Но её через пару недель выпустили под домашний арест, а он вышел на свободу только в сентябре и сразу же уехал к «братишкам»-матросам.
С апреля по октябрь они виделись всего два, максимум три раза. Это зафиксировано документально. Но странная связь возникла и не хотела рваться. Наоборот, крепла.
Арест Коллонтай выдвинул её в первые ряды большевиков. В июле, на VI съезде партии, она заочно избрана в ЦК РСДРП(б). 10 октября она участвует в том историческом заседании ЦК, на котором было принято решение о вооружённом восстании. 25 октября избирается в президиум II съезда Советов. 26 октября этот съезд провозглашает советскую власть и формирует новое правительство под председательством Ульянова-Ленина. Через несколько дней Коллонтай становится членом правительства – народным комиссаром государственного призрения (то есть социального обеспечения). Тут они снова встречаются с Дыбенко.
Сей крепкий красавец, «душа флота», за неделю до октябрьского переворота вновь избранный председателем Центробалта, приезжает в Петроград, чтобы поселиться в здании Адмиралтейства в качестве члена «военной тройки» Совета Народных Комиссаров (Антонов-Овсеенко, Дыбенко, Крыленко); через пару недель он – во главе Военно-морской коллегии; ещё через два месяца – народный комиссар по морским делам. Если перевести на футуристический язык того времени – получится забавно: «наркомпоморде». В это время совершается революционное сближение Павла и Александры. Они живут вместе в адмиральском жилище всё в том же ампирном Адмиралтействе. (Быть может, в квартире, которую ранее занимал какой-нибудь из приконченных адмиралов?) Роман, разбивавший все традиционные представления о возможном и невозможном, стал символом революции. А для Александры Михайловны – ещё и попыткой осуществить идеал нового, коммунистического брака, основанного на принципах свободы чувств, равенства полов и братства трудящихся.
Весь мир насилья мы разрушим
До основанья, а затем
Мы наш, мы новый мир построим —
Кто был ничем, тот станет всем.
Коллонтай разрушала, надеясь построить. Дыбенко (и с ним тысячи, десятки, сотни тысяч) были просто охвачены пьяной яростью разрушения.
VII
Бегом по мартовскому снегу
Среди того, что надо разрушить, – армия. «Наркомпоморде» Дыбенко и главковерх Крыленко занялись этим со всем революционным энтузиазмом. А война не закончена, мир не подписан. В декабре начались мирные переговоры в Бресте; во главе советской делегации ещё один убеждённый разрушитель – Троцкий. Переговоры – разговор глухих. Где уж немецким генералам и дипломатам понять логику раздувателей мирового пожара революции! Тупик, немцы теряют терпение. Советам удалось добиться перерыва в переговорах: Учредительное собрание откроется в январе, оно решит, что делать.
В день открытия Учредилки матрос-нарком Дыбенко митингует с «братишками»; он и приказал стрелять в демонстрацию сторонников «всенародно избранного» на углу Литейного и Захарьевской (если, конечно, чёрно-красной толпе вооружённых матросов-анархистов кто-то что-то мог приказывать). О том, как решилась участь Учредительного собрания, мы уже знаем. Ультимативное требование к депутатам – разойтись! – огласил анархист Анатолий Железняков; но в своих мемуарах Дыбенко с гордостью утверждает, что приказ о разгоне «всенародного форума» Железнякову отдал он. И с не меньшей гордостью добавляет: против воли Ленина. Последнее показательно: не глава правительства, не лидер партии большевиков распоряжался в стране, в столице, в парламенте, а толпа матросов во главе с широкоплечим Дыбенко.
Из стенограммы заседания Учредительного собрания. 5 января, около семи часов вечера:
