«Председатель (Чернов). Слово по вопросу о порядке дня имеет Дыбенко.
Дыбенко. Граждане, я обращаюсь к истинным представителям пролетариата, которые сами до предложения гражданина Чернова, который предложил почтить память всех тех, которые пали в промежуток революции, – мы, товарищи, все матросы Балтийского флота, которые первые подняли знамя восстания, пролетарской революции, которые погибали на баррикадах, которые погибали в волнах Балтийского моря и призывали к восстанию весь пролетариат, в тот момент, когда из одного лагеря с Черновым и подобным им г. Керенским присылали нам проклятия, мы посылаем тем проклятия и заявляем, что тому учреждению, которое ставит нас, матросов, вместе с корниловцами, вместе с Керенским, с Савинковым, Филоненко, мы посылаем проклятия и заявляем, мы признаём только советскую власть; за советскую власть наши штыки, наше оружие, а всё остальное – мы против них, долой их!
Рукоплескания слева.
Голос слева. Да здравствует Балтийский флот!
Председатель. Покорнейше просил бы говорить всё-таки к порядку дня и не нарушать течения собрания заявлениями, не относящимися к тому, что мы сейчас обсуждаем»
[189].
Образец ораторского стиля и логики народного комиссара Дыбенко. Бессвязные выкрики, наполненные проклятиями и враньём. (Кто погибал на баррикадах? На каких баррикадах? Кто делал это в волнах Балтийского моря? Уж, во всяком случае, не Дыбенко.) Под крышей, за столом, в зале – это не годится и только «нарушает течение собрания». Но на улице, на митинге, перед вооружённой массой нелепые слова обретают страшную действенную силу.
А тем временем армия стремительно таяла, превращаясь в нечто жуткое и неуправляемое. Бывший генерал-майор (чины упразднены советской властью) Михаил Дмитриевич Бонч-Бруевич, брат секретаря Совнаркома Владимира Дмитриевича Бонч-Бруевича, назначенный по причине такого родства начальником штаба рушившейся армии, доносил Ленину 4 января из Могилёва: «Многие участки фронта совершенно оставлены частями и никем не охраняются… Части не желают выдвигаться вперёд… Корпусные и дивизионные склады не охраняются. Имущество гибнет… У громадного большинства солдат одно желание – уйти в тыл… Артиллерия к передвижению не способна. Всюду падёж лошадей… [Колючая] проволока снимается для облегчения братания и торговли… Массовое дезертирство, недовольство, эксцессы…» 8 января: «Общее состояние войск таково, что ни на какое сопротивление в случае наступления противника рассчитывать нельзя»
[190]. Вопли генерала удачно дополняются дневниковой записью племянника Коллонтай, четырнадцатилетнего Жени Мравинского, 16 января: «Ужас что творится!.. Солдаты на фронте продают австрийцам за 200 рублей орудия и за бутылку рома пулемёт!»
[191]
(В том же дневнике Женя Мравинский запишет 22 января: «Утром стало известно, что грабили церковь?! На Сенной убили батюшку»
[192]. Это уже были дела, близко лежащие к сфере действий его родной тётки. Впрочем, она сама, в отличие от дыбенковских «братков», в убийствах участия не принимала.)
Через полтора месяца Бонч-Бруевича отозвали из разваливающейся Ставки. О поездке из Могилёва в Петроград он вспоминал впоследствии: «До сих пор для меня остаётся загадкой, как мы, несколько генералов и офицеров, оставшихся от ликвидированной Ставки, проскочили в столицу! Наш поезд шёл через Оршу, Витебск, Новосокольники, пересекая с юга на север весь тыл действующей армии, по которому лавиной катились бросившие фронт и пробиравшиеся домой солдаты. Сметая на своём пути всё, что могло ей мешать, лавина эта, наперерез нам, двигалась по путям, ведущим с фронта во внутренние губернии России»
[193].
При таковых обстоятельствах возобновлённые было мирные переговоры оборвались. На немецкий ультиматум Троцкий ответил: «Мир не подписываем, войну не ведём, армию демобилизуем». 18 февраля германские войска двинулись вперёд. Сопротивления не было.
Немцы заняли Псков. В Петрограде создан Комитет обороны. Появились сведения о движении немцев на Ревель и Нарву, о появлении их передовых частей чуть ли не под Гатчиной. 22 февраля в газетах напечатано отчаянное воззвание Совнаркома «Социалистическое отечество в опасности». В тот же день Ленин, поручая Бонч-Бруевичу разработать план обороны, сказал: «Войск у нас нет. Никаких». Оставалось одно: быстро сколачивать вооружённые отряды из рабочих и по мере формирования посылать их на наиболее угрожаемое направление – под Нарву. Из них в два дня был сляпан Северный фронт; командовать им отправили бывшего генерал-лейтенанта Дмитрия Павловича Парского.
Дыбенко мчится в Гельсингфорс – собирать «братишек» на войну. На главной базе разваливающегося флота уже вовсю хозяйничали анархисты, взявшие под контроль и Центробалт. Из анархической и жутковатой матросской массы Дыбенко собрал отряд в полторы тысячи человек. С ним прибыл на так называемый фронт.
Из мемуаров М. Д. Бонч-Бруевича:
«Отряд Дыбенко был переполнен подозрительными “братишками” и не внушал мне доверия; достаточно было глянуть на эту матросскую вольницу с нашитыми на широченные клёши перламутровыми пуговичками, с разухабистыми манерами, чтобы понять, что они драться с регулярными немецкими частями не смогут. И уж никак нельзя было предположить, что такая “братва” будет выполнять приказы “царского генерала” Парского»
[194].
Генералы пытались избавиться от отряда Дыбенко; не тут-то было: наркомвоенмор добился отправки на передовую, да ещё и полной независимости от командующего фронтом. По пути, где-то западнее станции Ямбург (ныне Кингисепп), обнаружили на путях несколько цистерн спирта. Тут вспомнили: у «братишки»-командира, у Павлушки, завтра день рождения. Грех не отметить. Цистерны как раз хватило на отряд. Поутру с нестройным пением зашагали вперёд и наткнулись на арьергард немцев, отступавших к Нарве. Пошли в атаку вдоль железнодорожного полотна, по глубокому снегу, крича и беспорядочно стреляя. Тут издали ударила немецкая пушка. Два или три снаряда легли поблизости от нестройной цепи. Похмельные матросы остановились. Грохнуло ещё раз. Матросы беспорядочно побежали назад.
Немцы, стараясь ничему не удивляться, двинулись в наступление, подошли к Ямбургу. Разрозненные остатки отряда Дыбенко бежали до самой Гатчины.
Из донесений начальника Нарвского оборонительного района бывшего генерала Парского бывшему генералу Бонч-Бруевичу.
