«Маруся – шатенка, стриженая с тёмно-карими глазами, худенькая. Глаза у неё были какого-то особенного оттенка, очень своеобразные и запоминающие (так. – А. И.-Г.). Платье из тёмно-синей тафты не лежало, не ниспадало, а по своей жёсткости создавало какие-то прямые линии и усиливало её худенькую фигурку (чуть ниже среднего роста), скорее мальчишескую, чем женскую, так как округлостью форм она не обладала. Стрижка, особое выражение глаз, фигура в этом стоящем платье чем-то напоминали Жанну д’Арк»
[205].
Цельный образ не склеить. Жанна д’Арк, похожая на скопца или гермафродита… Печальные и, однако, бегающие глаза… Засидевшаяся курсистка – и вдруг в бешмете с газырями… Красивая девка с испитым, состарившимся лицом…
Столь же бестолково разнятся оценки её действий, характеристики повадок.
«На обычные вопросы – откуда, кого знает, по какому делу – провралась немедленно. А уж если врёт о деле, – плохой признак: уголовная повадка, ни в чём верить нельзя»
[206] (Никитина).
«Я давно знаю М. Г. Никифорову. Это идеалистка в лучшем смысле этого слова… Честнейший человек, которых (так в оригинале. – А. И.-Г.) я когда-либо знал»
[207] (Аполлон Карелин, член ВЦИКа Советов, длиннобородый пророк мистического анархизма. Из показаний по делу Марии Никифоровой).
«Воспрославилась реквизицией в свою пользу всех шёлковых чулок в городе [Александровске]» (Амфитеатров-Кадашев).
«…Полнейшее её бескорыстие вне всякого сомнения… Она была и остаётся убеждённым врагом всяких экспроприаций…» (Карелин).
«…Она могла выступать на митингах в течение 3–4-х часов пламенно и увлекала аудиторию своей убедительностью, страстностью и эрудицией» (Гандлевская).
«Начальница отряда анархистов, молодая пьянчужка и психопатка. Ещё недавно воспитанница Смольного института, а ныне прославленная атаманша любила разъезжать по Ростову в белой черкеске и белой лохматой папахе»
[208] (Юрий Трифонов, советский писатель, со слов своего отца Валентина Трифонова, в годы Гражданской войны исполнявшего обязанности чрезвычайного представителя наркомвоена на юге России).
«Говорить о том, что она пьянствовала, – это значит клеветать чересчур уж рьяно. Она полная трезвенница» (Карелин).
«Пьяная вакханалия, террор, распутство, распространявшиеся г-жой Никифоровой, не поддаются описанию»
[209] (газета «Известия Советов Московской области»).
«Марусю Никифорову знаю давно, и ничего за ней скверного не видел. <…> Я слышал от т[оварищей]… Маруся-де боевой человек, самоотверженно дерущийся и держащий свой отряд в железной дисциплине
[210]» (В. А. Антонов-Овсеенко, главнокомандующий красными войсками на Украине и на Дону. Из показаний по делу Марии Никифоровой).
Заметьте: разнобой в оценках не зависит ни от пола автора, ни от его идейно-политических воззрений: Гандлевская восхищается, Никитина полна неприязни; газета подмосковных Советов поёт в тон деникинскому журналисту, а вопль души анархистского вождя находит подтверждение в свидетельском показании большевика-ленинца.
Переходя от мнений к фактам, сталкиваемся с тем обстоятельством, что о жизни Никифоровой Марии Григорьевны надёжных сведений очень мало. Противоречия во всём, начиная с места и времени рождения. Одни источники твердят, что она дочь штабс-капитана, родилась в 1885 году. Другие (Никитина, например) уверенно свидетельствуют, что во время первого ареста, в 1907 году, ей было не больше восемнадцати лет. Третьи (Трифонов) убеждены в её аристократическом происхождении: мол, смольнянка, незаконнорождённая генеральская дочь! О смерти – тоже разногласия. Амфитеатров-Кадашев говорит – была повешена; Чуднов с чужих слов, но уверенно провозглашает – расстреляна. Документов, позволивших бы разобраться в этой путанице, нет. То ли не сохранились, то ли ещё не найдены в архивах.
Документированные сведения о нашей героине впервые появляются на обветшалых листах полицейского дела… И опять путаница, на сей раз в названиях: дело именуется «старобельским», хотя его главные эпизоды приурочены к уездному городу Стародубу Черниговской губернии… В папках собраны материалы о подвигах эсеро-анархистской группы, почему-то именуемой «Старобельской» и действовавшей на излёте первой русской революции, в 1907 году, близ железных дорог в треугольнике между Черниговом, Брянском и Курском. Группа, или летучий отряд, а по-другому – шайка, оперировала вполне в духе позднеэсеровского террора: высокая идейность тут неотделима от уголовщины, а героизм – от авантюризма. Орудовали под предлогом революционной экспроприации; рядовые грабежи и убийства обставлялись как политические. В Стародубе «бойцами отряда» были ограблены дома священника и чиновника акцизного управления; вслед за тем совершено убийство полицейского пристава Тхоржевского. Этот последний имел репутацию «черносотенца» и «контрреволюционера», что, собственно, и дало основание считать дело политическим.
Революционных разбойников выловили. В октябре 1907 года военно-полевой суд вынес приговор. Главарь группы, некий Иван Веревченко, мещанин, был приговорён к смертной казни и повешен. С ним по делу проходила Мария Григорьева Никифорова, числящаяся по документам крестьянкой Черниговской губернии, восемнадцати лет от роду. В налётах участвовала под видом мальчишки-подростка, имела кличку Володя. «Агентура указывает, что названная Никифорова из Стародуба часто приезжала в Клинцы, где вела преступную агитацию среди рабочих, образовывала между ними кружки и собирала деньги на революционные цели»
[211], – сообщает начальник Черниговского жандармского управления столичному руководству.
Если верить полицейским документам, то наша Маруся родом из деревни Поганиково Стародубского уезда Черниговской губернии. (Землячка Дыбенко и Коллонтай, кстати. Только название деревни устанавливает дистанцию между плебейкой Никифоровой и революционно-аристократической парой Коллонтай – Дыбенко.) Перебралась в город на заработки; скорее всего, жила у родни, как большинство деревенских; хлеб добывала чёрной работой. В источниках сохранились отрывочные сведения о её службе посудомойкой на водочном заводе. Тут как раз 1905 год. Сошлась с эсерами. Тогда только ленивый и тупой не интересовался эсеровским террором. Рассказы о её участии в эти годы по всей Малороссии в массе терактов и революционных грабежей, именуемых экспроприациями (Одесса, Александровск
[212], Херсон, Екатеринослав
[213]) не подтверждаются документами. Единственный надёжно установленный факт – участие в подвигах «Старобельской шайки».
