Конечно, были постоянные пикировки с этим учителем… И чуть-чуть даже влюблённость в него… И стихи…
Но последние классы гимназической жизни прошли под музыку всё менее нежную, всё ощутимее тревожную.
Война.
Поначалу война не сильно изменила повседневное бытие взрослеющей школьницы, да и вообще апокалиптические военные трубы едва слышались в губернском городе. Но вот проводили на фронт отца. Старший брат – ещё юнкер в училище в Москве. Надеялись: война закончится раньше, чем его произведут в офицеры. Однако ж весной 1915 года пришла очередь: погоны подпоручика, неделю на прощальный визит к родным – и эшелон на запад… Объятия и слёзы на вокзале… А у Нины далее – уроки в гимназии, переход в предпоследний седьмой класс, ежевечерняя скука под керосиновой лампой, стареющее лицо матери, на котором залегла, как пехота под пулемётами, неотступающая тревога. Чтение газет и каждодневный трепет при этом: нет ли родного имени в списках награждённых Георгием… Нет ли в списках убитых…
Трубы зазвучали до боли громко летом 1916-го.
Пришло письмо из штаба дивизии о ранении отца.
Нине представлялось это так. Где-то под городом Ковелем (кузнечное какое-то название) на широком зелёном поле лежит он, такой родной и уже чужой, и над грудью парит дымок от раны. Глаза его закрыты, и он почему-то улыбается так, как улыбался, когда брал её, маленькую, на руки и называл Матрёшкой.
Отца так и не довелось увидеть. Несколько раз приходили письма из госпиталей, написанные чужой рукой под его диктовку. А потом – ужасный конверт, в котором ужасные слова. С этим невозможно было смириться и ничего невозможно было поделать.
Вслед за этим пришли вести совершенно немыслимые. Как будто теперь невозможное стало возможным; сны – явью.
Отрёкся государь.
Революция.
Комитеты. Советы. Декреты. Комиссары. И много, много, много других сладко-непонятных слов.
Могучая волна, страшная и приятная, накатывала с северо-западной стороны блёклого весеннего неба.
VII
С вороном на плече
Семнадцатый год – год загадок. Исторические источники об этом времени обладают удивительной особенностью. Они становятся страшно подробны, насыщены фактами, казалось бы, точными, так что события каждого дня можно расписать по часам и минутам… И потом неожиданно и в какой-то неопределённый момент превращаются в ложь, вымысел, легенду или лакуну. Так в человеке вроде бы здоровом начинается сумасшествие, психическая болезнь. Сначала он, дотоле маленький и серый, вдруг расправляет крылья, становится интересен, деятелен, успешен, удачлив; потом болезненно деятелен, несносно говорлив; потом в его речах наступает хаос, а в поступках опасная бессмыслица. Ну а потом – буйство или ступор, несвязная речь, дикий плач, беспамятство… И близкие в страхе вызывают «скорую»…
Биографии многих героев русской смуты, хорошо прослеживаемые до и после, становятся нечитаемыми в это роковое время. На полгода и более теряются из глаз историков Унгерн, Чапаев, Будённый, Май-Маевский, Врангель, Шкуро… Жизненные нити исчезают во вращении быстрого веретена. Фигуры как бы ныряют в дымный кипящий котёл – и через некое время выпрыгивают из него изменёнными до неузнаваемости.
Что происходило с Ниной Нечволодовой в течение года – с лета 1917 до лета 1918 года?
[233] Как из гимназистки превратилась она в сестру милосердия, участницу Белого движения? Да была ли сестрой милосердия? Или просто бежала с матерью и младшим братом от разнузданных красно-, чернознамённых отрядов, от голода, расстрелов и экспроприаций? Так бежали – поездами в набитых битком вагонах, на палубах пароходов, на телегах, пешком, на юг, на восток, на запад, куда ещё можно уйти – десятки, сотни тысяч сорванных с места семей… На некоторых поворотах этого исхода и блуждания разлучилась с родными. Прибилась к какому-нибудь белоофицерскому отряду – просто потому, что только от этих людей в изодранных кителях и потёртых погонах она, дочь офицера, могла ждать защиты, помощи и спасения…
Да. В мае 1917 года окончила гимназию. Кругом – радостное революционное море. Россия – душевнобольной на стадии эйфории. И Нина радовалась этой жизни – школьница, вырвавшаяся на свободу. Одно из счастливейших завоеваний революции – равноправие женщин, закреплённое августовским законом о выборах в Учредительное собрание. Непрестанно создаются всяческие женские советы и комитеты – и, весьма вероятно, наша героиня уже состоит в каком-нибудь из них. Но осень, развал армии, страшные слухи об убийствах офицеров; потом что-то там лопнуло в Петрограде; там какие-то большевики, какая-то новая власть, непонятно что делающая со старой, провозглашённой полгода назад… Дальше – совсем плохо и страшно. Волнами накатывает море озлобленной солдатни. Всё перекашивается и со крипом и грохотом катится под откос. В лавках нет продовольствия. Цены растут дикими скачками. Упразднены жалования, пенсии, ордена и чины. Жить становится не на что, и защиты ждать не от кого. Засим – бегство.
И вот – в белом отряде.
Походы. Отступления, окружения, прорывы. Партизанские броски. Кругом и всегда – кровь, грязь, смерть. В таких условиях трепетные юнцы быстро становятся взрослыми и беспощадными мужами. А девушки, вчерашние гимназистки?
Белое движение, почти разбитое и уничтоженное весной 1918 года, летом того же года обрело второе дыхание и новую силу. Найдя подпитку в потоках беженцев, спасающихся от красного хаоса, белые формирования перешли в наступление, успеху которого способствовали антибольшевистские мятежи правых и левых эсеров, действия Чехословацкого корпуса, авантюры Савинкова, приближающийся крах Германии, а более всего – истребительный фанатизм и революционная анархия, царившие в стане красных.
В это время на чёрном небосклоне Гражданской войны загорелась звезда Якова Слащова. Он со своим офицерским отрядом присоединяется сначала к необузданному войску самочинного казачьего атамана Шкуро, потом переходит в дивизию черкеса Улагая, подчиняющуюся командованию Деникина. Осенью 1918 года Слащов формирует собственное войско, именуемое Первой отдельной кубанской пластунской бригадой. Война на Кубани, Дону и Ставрополье – броски и откаты, рейды по тылам, захваты станций, прорывы из окружений – дикий танец, в котором под разноцветными знамёнами выкидывают смертельные па десятки тысяч танцоров.
