Доктор Роберт Близзард, стоявший во главе системы сбора гипофизов, вспоминал, что тогда ему показалось, что Хинц, его близкий друг, слишком остро на все реагирует. «Один случай – это еще не тенденция», – сказал он.
Близзард, со своей стороны, делал себе инъекции гормона роста. Когда он лечил детей с проблемами роста, его поразило еще одно явление: кроме низкого роста, многие из них выглядели стариками. Их кожа была морщинистой, щеки не были пухлыми. Близзард задумался, не заставляет ли недостаток гормона роста их слишком быстро стареть. А затем решил проверить, не замедляют ли инъекции гормона роста процесс старения. Или, может быть, даже обращают биологические часы вспять? Убирают морщины с лица? Восстанавливают цвет волос? В 1982 году – за несколько лет до того, как Рэй Хинц поднял тревогу – он попробовал гормон роста на себе и уговорил нескольких друзей сделать то же самое. Они принимали по 1 мг каждый день. «Мой курс продлился 2,5 года; остальные ребята принимали гормон 1,5 года», – рассказывал Близзард.
ЭКСПЕРТОВ БОЛЬШЕ БЕСПОКОИЛА ВОЗМОЖНАЯ ОБЩЕНАЦИОНАЛЬНАЯ ПАНИКА,
ЧЕМ ОБЩЕНАЦИОНАЛЬНАЯ ЭПИДЕМИЯ.
Близзард наблюдал за ключевыми метаболическими индикаторами и измерял плотность костей. Он даже изучал ногти. «Публиковать я ничего не стал, – сказал Близзард, – но узнал то, что хотел узнать: седые волосы не становились снова черными, а девушки не смотрели вам вслед».
Но вот гормон роста, убивающий людей? Глупости.
Кэрол Хинц, вдова Рэя Хинца, хорошо помнит те дни. (Рэй Хинц умер в 2014 году.) «То было очень тяжелое время, – вспоминала она. – Некоторые эндокринологи испугались, считали, что он зря подливает масло в огонь. Они просто не могли поверить. Врачи звонили нам домой и спрашивали его: “Ты вообще что творишь? Тут нет ничего плохого”. Доктор Близзард сам принимал гормон и чувствовал себя отлично. Другие пытались сказать, что Джоуи был наркоманом, или еще что-то такое. Мой муж хорошо знал его семью и сказал, что это просто невозможно».
Через месяц после собрания экспертов – через месяц после того, как Близзард отмахнулся от предположений о том, что гормон роста может быть опасен, – Близзарду позвонил врач, работавший с одним из его бывших пациентов. 32-летний мужчина из Далласа, штат Техас, умер с такими же симптомами, как Джоуи Родригес: пьяная походка, затем быстрое развитие деменции. Он тоже много лет принимал гормон роста. Его врачи предположили, что у него болезнь двигательных нейронов, возможно – рассеянный склероз.
Затем доктор Маргарет Макгилливрей, педиатр-эндокринолог, получила звонок от семьи бывшего пациента, 22-летнего мужчины из Буффало, штат Нью-Йорк. Снова то же самое: потеря контроля над движениями, потом деменция и смерть. Никто не связывал его болезнь с гормоном роста. Никто не догадался позвонить его бывшему педиатру-эндокринологу, когда начались неврологические симптомы.
После трех случаев беспечность доктора Близзарда переросла в тревогу. Или, как выразился нейробиолог Пол Браун в статье об истории гормона роста: «Новая информация стала громом среди ясного неба и навсегда предрешила судьбу терапии натуральным гормоном роста»[3].
Эксперты по гормону роста снова собрались 19 апреля 1985 года. На этот раз доктора Хинца уже никто не называл паникером. FDA запретила практически все виды терапии человеческим гормоном роста. Разрешение оставили только для детей с таким серьезным дефицитом собственного гормона, что они бы умерли не от инъекций, а без них.
Вскоре после этого FDA одобрила для применения искусственный гормон роста, синтезированный в лаборатории Genentech; компания тут же превратилась из маленького стартапа в крупную биотехнологическую фирму. Как сухо отметил доктор Браун, «Только Genentech сейчас не в трауре»[4]. До фиаско с гормоном роста гормоны людей и животных считались натуральными и, соответственно, более безопасными. Синтезированных в лаборатории гормонов побаивались. Но все изменилось после того, как люди начали умирать. Синтетические гормоны внезапно стали казаться чистыми и менее токсичными. Запрет не покончил с терапией гормоном роста: вместо одного типа гормона (полученного из гипофизов) просто стали применять другой (полученный в лаборатории).
Врачи, как и все люди, подвержены влиянию политики, масштабных страхов, культуры своего времени. Человеческий гормон роста, добытый из трупов, использовали для лечения в 1960–1970-х годах – еще до того, как появились первые страхи, что в частях тела может таиться зараза. Конечно, ткани проверяли на небольшое число известных вирусов, но вот на предотвращении неизвестных заболеваний акцент не делался. По словам одного биохимика, рассуждали в те времена примерно так: продукт получен из человеческой ткани; как человеческая ткань может навредить другим людям? Трагическая реальность, где через гормон роста человека передавалось смертоносное вещество, вскрылась в середине 1980-х годов – в то же самое время, когда эпидемия СПИДа вызвала по всей стране ужас перед смертельной болезнью, которая остается незамеченной в телесных жидкостях и тканях.
В это время Национальный институт здравоохранения запустил громоздкий процесс обращения к каждому, кто когда-то получал инъекции гормона роста – их набралось 7700. Это оказалось нелегко, потому что соблюдалась приватность пациентов, и их имена не были внесены ни в какой реестр. Чиновники перебирали данные, в которых имена пациентов заменяли кодами, обращались к врачам, которые, возможно, помнили своих прежних пациентов. Некоторые врачи уже ушли на пенсию. Некоторые записи просто выбросили.
Впрочем, поиск пациентов не был самой тяжелой задачей. Полученный из гипофизов гормон роста сливался в большие емкости. Не было никакой возможности определить, кто получил гормон из какой железы. Даже если сотрудникам Национального института здравоохранения и удалось бы определить загрязненные партии, никто не знал, перемешивался ли зараженный гормон с чистым.
Сотни пациентов, получавших гормон роста и когда-то считавших себя счастливчиками, потому что им удалось добиться доступа к ограниченному ресурсу, теперь боялись, что обречены. Малеры, Балабаны и тысячи других семей получили двухстраничные письма от Национального института диабета и пищеварительных и почечных заболеваний, датированное 27 ноября 1987 года. В нем говорилось, в частности, что гормон роста, который получали их дети много лет назад, возможно, был заражен смертельной болезнью. Также в письме предупреждали, чтобы их дети не сдавали кровь, потому что с ней они могут передать смертоносное вещество. Впрочем, больше всего родителям хотелось знать, больны ли их дети.
А вот этого никто сказать не мог. Болезнь может прятаться в мозге десятилетиями, прежде чем запустить сначала физический, а затем и когнитивный упадок. После активации она убивает быстро – зачастую всего через шесть месяцев после первых симптомов. Никто не знал, о чем говорят пять уже известных смертей: это всего лишь случайность, окончание маленького, пусть и трагичного эпизода, или же начало целой эпидемии. Лишь время могло дать ответ.
Балабаны получили письмо, когда Джеффу было 35, и он жил в Калифорнии. «По-моему, я не рассказала Джеффу все сразу, – вспоминала Барбара Балабан. – По-моему, мы долго решали, как бы выразиться. Мы очень осторожно сказали ему, что у других детей проявилась плохая реакция». Они точно не говорили ничего о «смертельной болезни мозга».
