– Уже получили, – пробурчал его сосед, Вересаев Кирилл Максимович, заместитель декана юридического факультета МГУ.
– Я уже не говорю об убийстве института детства, – горько закончил Устоев, – которое мы наблюдаем благодаря цифровому засилью и благим инициативам чиновников от образования, устраивающих конкурсы якобы «будущих управленцев России», а на самом деле – беглецов из России.
– Вы закончили?
– Да, простите.
– Поговорим о… гм, гм, цифровом засилье. Прошу вас, Кирилл Максимович.
– Данил Фомич прав, – сказал сухонький, худой, ещё не старик, но выглядевший болезненным, заместитель декана. – Об этом ещё наш знаменитый режиссёр Михалков не раз говорил в своей передаче «Бесогон». Грядёт самая настоящая национальная трагедия, порождаемая агрессивным внедрением цифровых технологий, искусственного интеллекта и онлайн-обучения, так как при этом выхолащиваются самые простые и тёплые человеческие чувства, такие как сострадание и самопожертвование, к примеру. Никто из властных держиморд не думает о том, что, если мы изобретём и внедрим искусственный интеллект, нет никаких причин полагать, что он будет думать так же, как мы, а главное – решать за нас чисто человеческие, эмоциональные, духовные проблемы.
– К чему вы ведёте, Кирилл Максимович? – усмехнулся Козодоев.
– К тому, что мы благодаря цифровизации теряем ни много ни мало – культуру! – отрезал Вересаев. – Как говорил один умный американец Боб Сейденстайкер, бывший технолог Ай-Би-Эм, там, где технологии вырываются слишком далеко вперёд, общество откатывается назад.
– Любите же вы приводить в пример американцев, – усмехнулся Козодоев.
– Умных – люблю, – ответно усмехнулся заместитель декана. – Замечено, что ретвиты отражают привычку к поверхностному потреблению информации: ткнул пальцем в гугл или твиттер – получил краткую справку – и достаточно. В результате наша внутренняя культура превращается в замкнутый мирок, где бездумно повторяются упрощённые донельзя так называемые знания. Считается правильным лишь то, что собрало больше всего лайков или ретвитов. Как отметила опять-таки умная британская, – Вересаев сощурился, – писательница Сьюзен Гринфилд: личная идентичность во всё большей степени определяется одобрением виртуальной аудитории. Она не права?
– При чём тут цифровизация?
– При том, что ничто не мешает преступникам с помощью цифрового анализа определять цели, которые могут принести большой куш. Всё, что им надо сделать, – это пройтись по Фейсбуку или Инстаграму, чтобы увидеть, кому что принадлежит, где расположено и кто когда бывает дома. Вот почему надо немедленно отменить принятый закон о едином информационном регистре.
– Президент его подписал.
– Значит, надо дать ему всю информацию о негативных последствиях.
Взгляды присутствующих скрестились на Валерии Захаровиче Брусникине, советнике президента по вопросам национальной безопасности.
– Я беседовал с ним по этому поводу, – с досадой проговорил самый старый (ему исполнилось семьдесят два года) член КЗО, – но он в данном вопросе больше доверяет другим советникам.
– Надо действовать настойчивее.
– Постараюсь.
– Можно дополнительно к теме? – спросил Козодоев.
– Слушаем вас, Иван Егорович.
– Ещё в двадцатом году мы выступили с резкой критикой законопроекта о расширении использования финансовыми и социальными структурами биометрических данных физлиц, основу Единого регистра данных.
– Да, но документ всё-таки был одобрен Думой и подписан президентом.
– Потому что президента окучивали мощные лоббисты проекта, – пробурчал Вересаев, – с которыми он дружен. Это и глава Нацбанка, и глава Сбербанка, и глава Роснано, и ваши бывшие коллеги. Режиссёр Михалков прав: единая база данных на всех россиян является первой фазой построения глобального контроля населения, в том числе – западными спецслужбами, после чего наступит эпоха поголовного чипирования. Кстати, премьер с пеной у рта доказывает преимущества системы цифровизации всего и вся, отлично зная, что любая утечка персональных данных, – а это неминуемо случится, поскольку предателей во власти великое множество, – станет достоянием не только ловкачей, торгующих информацией, но и преступников, и врагов России.
– Добавлю, коллега, – сказал Устоев. – Опасность чрезвычайно велика, и с ней надо бороться уже сейчас. Функции власти вскоре перейдут к айти корпорациям, которые фактически приватизируют государство, именно такая перспектива заложена в глобальной цифровизации, и мы обязаны предвидеть последствия для страны. Самое плохое, что этого не видят ни так называемые ВИПы правительства, ни бизнес-элита, ни сам премьер, видимо не наигравшийся в компьютерные игры-стратегии.
– А может быть, он как раз видит? – улыбнулся директор ФСБ.
По лицам присутствующих пробежали улыбки. Они уже не раз дискутировали по этой теме и знали доводы и контраргументы всех членов Союза.
– Нужна программа борьбы с этой угрозой, – сказал Мараев. – Иван Егорович, подключите аналитиков конторы, нужен конкретный план, а не философская дискуссия. А вы, Кирилл Максимович, будете куратором стратегии.
Вересаев и Козодоев кивнули.
– Теперь о законе, который способен уничтожить институт семьи в России. – Мараев имел в виду пресловутый закон о профилактике домашнего насилия. – Кирилл Максимович.
Вересаев по обыкновению пошевелил губами, выбирая, с чего начать.
Речь его началась с констатации факта, что закон разрабатывался давно и вносился в Думу более сорока раз, хотя так и не был принят, несмотря на сильнейшее давление лоббистов ультралиберального клана, поддерживающего идею депутата Думы Сусанны Пущиной. По её признанию, она много лет проработала в США и стала сторонницей «сексуального просвещения», способствующего развращению молодёжи с самого раннего возраста.
Сам закон – чудовищный документ, развивающий наушничество, обман, оговор, провокации и предательство, являлся мощнейшим ударом по русскому мировоззрению, по простому человеку, да и по всему государству Российскому, так как нивелировал все исторически-культурные корни и взаимоотношения народа, живущего не по жажде материального благополучия, а по совести и справедливости. Разработчики проекта со всех площадок СМИ, телевидения и Интернета упорно лгали о «десятках тысяч» ежегодно убиваемых в России мужьями жён, и что с этим нужно нещадно бороться, возрождая класс клеветников и жалобщиков, на голубом глазу оповещающих органы правопорядка о семейно-бытовом насилии и преступном поведении россиян. Проталкивалась идея, что для вторжения в семью достаточно даже не заявления, а просто звонка «добропорядочного гражданина» о якобы угрозе насилия, после чего должен был включаться репрессивный механизм полицейского произвола, так и не изжитый в России со времён бериевских чисток.
– Совершенно ясно, – продолжал Вересаев, – что при введении закона в стране наступит «гомосексуальный тоталитаризм», который способен запретить и семьи, и свадебные ритуалы, и любовь, и вообще деторождение. А все внутрисемейные вопросы граждан станут решать некоммерческие организации, оплачиваемые из-за рубежа, получив право разлучать супругов и отнимать детей вместе с ювенальной юстицией. Об этом не раз в своих пламенных речах с высоких трибун вещала мадам Пущина, главный проводник разрушительной системы, кстати, бывшая телеведущая, которую не зря прозвали «Солженицын в юбке». Один врал о десятках миллионов репрессированных в Советском Союзе, вторая талдычит о миллионах жертв домашнего насилия.
