– Хорошего вечера, мама! – перебила ее Диана. – Мы уходим.
– И тебе не хворать, дочка, – донесся ехидный голос Марины Анатольевны. – Вам тоже, юноша. Хотя моя дурно воспитанная дочь выдернула вас прямо из-за моего гостеприимного стола не попрощавшись.
– Не обращайте внимания, Андрей, – торопливо говорила Диана, натягивая сапожки, – мама моя личность весьма специфическая… но даже я не ожидала от нее сегодня таких эскапад.
– Не переживайте, все в порядке. Марина Анатольевна очаровательна, – улыбнулся Андрей и вернулся в гостиную. – Благодарю вас за прием, – произнес он и снова поцеловал руку Марине Анатольевне.
– Ишь ты, – хмыкнула неугомонная дама, которой больше пошло бы прозвище «старушка Шапокляк», – хочешь снискать мою благосклонность?
– А как же! – кивнул Андрей и вернулся в прихожую.
– Спасибо, – прошептала Диана и распахнула дверь.
Саблин почувствовал, как его странная тревога нарастает. Расстаться с ней он сейчас не мог, никак не мог – тревога могла перерасти в панику!
– Не хотите ли пойти поужинать? – спросил Андрей, когда они вышли на улицу.
– Мы с вами сегодня только и делаем, что едим вместе, – усмехнулась Диана. – То ленч, то чай. Теперь ужин?
– Вы против? – пристально посмотрел на нее Андрей, и у него возникло ощущение, что даже Диане заметно, как глаза его излучают тревогу.
Он отвернул голову.
– Давайте, – согласилась Диана. – А куда пойдем?
– Куда угодно.
Они вышли из подъезда. Вечер был холодным, немного подмораживало. Тонко и тревожно (в унисон со странным чувством Андрея) веяло приближающейся весной.
– Мама вам неправильно сказала: я не богатая невеста. Я трудяга…
Трудяга. Андрей Саблин это слово страшно не любил. Но, странным образом, оно совсем не покоробило его сейчас. Из уст Дианы оно прозвучало как шутка. Может, потому, что в ней самой отсутствовала всякая суетность. Вот у Галины бизнес был суетным. Ярким, светским, тусовочным. А Диана… Она самодостаточна. Не нуждается в восхищенной толпе. О таких говорят: цельная личность.
Цельная личность, надо же. Он никого не смог бы припомнить из своего окружения, кому подобное определение подошло бы.
– Я фармацевт, – продолжала Диана, – у меня собственное производство, и я люблю свою работу. Зарабатываю хорошо, это верно. Но главное, я много времени отдаю ей. Поэтому редко бываю в ресторанах. Бизнес-ленчи не в счет, на них я не замечаю, что ем, больше о делах говорю. Оттого и не знаю, куда мне угодно, – улыбнулась она. – Не идти же в тот, где мы были днем…
А у Андрея от этой улыбки осталось чувство медленно тающей в груди льдинки. Холодной и одновременно обжигающей, как глоток ледяной водки.
Ужин прошел… Нет, пролетел. Два часа, как две минуты. Андрей не помнил, о чем они говорили, что ели, – он только помнил лицо Дианы, смену его выражений, движения губ. И как светились ее глаза.
Он с сожалением расстался с Дианой у ограды ее дома. Она не пригласила Андрея к себе, и он был этому странным образом рад. Он сейчас не хотел физической близости, она бы только разрушила легкое, воздушное, как аромат, очарование. Которое он смаковал, пил маленькими глотками, наслаждаясь всеми рецепторами души…
Диана направилась от калитки в сторону подъезда. Андрей смотрел на нее сквозь решетку ограды и вдруг, неожиданно для себя, окликнул.
Диана обернулась.
– Я хотел сказать вам…
Она вернулась обратно к калитке. Приблизилась к Андрею.
– Я хотел сказать, Диана, что вы… Что я провел прекрасный вечер с вами.
– Вы мне тоже понравились, Андрей, – просто ответила она.
– И я бы с радостью…
– Я тоже, – усмехнулась она.
– …Увиделись бы со мной снова?
– Ну да. Вы же это имели в виду? – Диана рассмеялась.
– Конечно.
Андрей протянул руку сквозь прутья решетки и потрогал мех ее полушубка.
– А вас Диана зовут или все-таки Дина?
– Мама назвала Дианой. Но когда сердится, зовет Динкой. – Улыбка ее была нежной и радостной, глаза светились.
Однако калитку она не открыла, а Андрей не попросил.
Она только положила свою руку в перчатке поверх его. Андрей взял ее ладонь и, протащив меж прутьев, поднес к своим губам.
Они так стояли некоторое время, глядя друг на друга сияющими глазами.
Потом Диана деликатно высвободила руку.
– Мне завтра рано вставать. Спокойной ночи, Андрей.
Она повернулась и пошла к своему подъезду, не оборачиваясь. А он смотрел ей вслед и думал: когда же они встретятся в следующий раз? Он не спросил, и она ничего не сказала…
Такого с ним давно не было. Или вообще никогда. Чувство медленно тающей в груди льдинки. Холодной и одновременно обжигающей, как глоток ледяной водки.
Домой не хотелось. И чтобы этот день заканчивался, не хотелось. Продлить его, отметить, отпраздновать.
Он позвонил Кольке.
– Не спишь?
– Когда это я ложился в детское время?
– Я подъеду?
– Что-то случилось?
– Ничего такого. Просто…
– Ага. Ну давай, подъезжай, раз «просто».
Слышно было, как Колька усмехнулся.
– Никак влюбился, наш солнечный мальчик, – произнес он, впуская Саблина в квартиру.
Коля иногда так называл его, по старой памяти. В детстве они жили в одном дворе и учились в одной школе, отчего у них имелось множество общих воспоминаний.
– Я? С чего ты взял?
– Да у тебя голос звенит. И морда сияет, как начищенный ботинок. Да и что еще могло тебя заставить так срочно примчаться ко мне?
– Мало ли… – неопределенно пожал плечами Саблин, несколько раздосадованный Колькиными догадками.
– Я и говорю: влюбился, – заржал друг. – Проходи. Тебе наливки или водки?
– Коньяку лучше. Если есть.
– Так твой и есть.
Саблин специально привозил к Кольке коньяк для себя, на случай дружеских посиделок, – тот его не любил и не покупал, предпочитал водку.
– Ну что, я прав? Колись!
– Да нет, – уклончиво ответил Андрей. Они сели за стол на кухне, чокнулись. – Тут что-то другое. Сам не пойму. Никогда такого не было. Почему-то тревожно, холод по загривку… Будто на краю трамплина. Вода внизу, далеко, а ты ни разу в жизни не прыгал.
– Это нормально. Красивая?
– Богиня.
– О! Это уже серьезно.
– Да ладно, у меня что, красивых женщин не было?
