– Гриш! Гриша!..
Никакого ответа, фырканье и хрюканье.
– Гриш, я тебе футболку принесла!..
Хрюканье и шум воды прекратились, отдер-нулась занавеска со слонами и жирафами, и перед Марусиным взором предстал Гриша, совершенно голый.
Несколько мгновений они молча глядели друг на друга, а потом разом завопили:
– Ты что?! Закрой занавеску!.. Я тебе футболку!.. Вон там положи!.. Я не нарочно!..
Занавеска была судорожно задернута, слоны и жирафы закрыли голого Гришу, Маруся перекинула футболку через перекладину и только тут захохотала.
– Ну, ты даешь, – говорил из-за занавески Гриша. – Я тут моюсь, ты что, не знаешь, что люди моются… без штанов?!
– Без галстука, – поправила Маруся, давясь от смеха.
– Еще смеется надо мной!
– Я не над тобой, я просто так!
– Знаю я как!..
Он выскочил из-за слонов и мгновенно намотал ей на голову мокрое полотенце.
– Так-то лучше.
Маруся сдернула полотенце, собираясь страшно отомстить, но он оказался очень близко и сразу схватил ее за плечи.
Маруся попыталась вырваться, не смогла и уставилась на него – слишком близко. Так близко в последний раз они были, когда купались в речке Северке, а с той поры никогда. Да и надобности никакой не было так… приближаться друг к другу!..
Его ладони оказались прохладными, на незагорелой коже капельки воды, и волосы мокрые. Без очков он делался слеп и теперь смотрел на нее каким-то странным, как будто несфокусированным взглядом. Он был худой, как подросток, ребра, локти, ключицы острые и угловатые, джинсы съехали на бедра.
Маруся быстро и коротко вздохнула.
Гриша продолжал молча смотреть на нее.
– Ты что? – шепотом спросила она, хотя прекрасно понимала – что. – Отпусти меня.
Он не пошевелился.
Маруся взяла его за руки, подержала их ладонями вверх и оттолкнула. Он шагнул назад.
– Что ты делаешь?
– А ты что делаешь?..
Все изменилось, подумала Маруся с внезапным ужасом, что-то теперь будет?..
Не глядя на нее, Гриша нацепил очки, потом стал надевать майку, уронил очки, они клацнули по деревянному настилу. Он нагнулся и поднял их.
Маруся собралась было взять его за плечо и еще пять минут назад обязательно взяла бы, но сию минуту, сейчас, это оказалось совершенно невозможно, нельзя. И оттого, что это было нельзя, Марусе очень захотелось к нему прикоснуться. Никогда раньше ей не хотелось его касаться!..
– Пошли, – бесцветным голосом сказал Гриша, и Маруся поплелась за ним.
– А-а, – закричали с террасы, когда они приблизились, оба тихие и как будто пришибленные. – Наконец-то!.. Щи стынут! Водка греется! За стол, за стол!
На обед подавали щавелевые щи, в огненной гуще которых проглядывала половинка сваренного вкрутую яйца и хороший кусок отварного мяса, к щам полагались ледяная сметана и щедрые ломти свежего черного хлеба, затем жаркое и, разумеется, водка в запотевшем графинчике, про которую профессор Астров сказал, что по такой жаре нехорошо, конечно, да что ж делать, коли надобно выпить за починку проклятого насоса!.. Водку разливали в крохотные замороженные стопочки.
Когда Маруся от водки отказалась, уговаривать и стыдить ее не стали, а налили ей квасу в хрустальный стакан, брызгающий синими отблесками на скатерть.
Старик-профессор, переодевшийся в широкие полотняные брюки и вольную рубаху, шумно ухаживал за гостьей, хвалил Гришу – за помощь, а внучку – за обед.
– С ее талантами, – говорил он, отставляя тарелку, – первоклассным поваром можно стать, наилучшим кулинаром, а она, здрасте-пожалуйста, на журналистику поступила! Еще по одной, под горячее? Ну, как хотите, а я выпью. Вот это, знаете, что за блюдо такое? – пристал он к Марусе, когда Агриппина сняла крышку с жаркого. – Э, милая, такое приготовить – это вам не статейку дать про представление на тиятре! – Он так и сказал «на тиятре». – Это уметь надо.
– Дед, что ты к ним привязался?!
– Это блюдо называется полоток, – продолжал профессор, не обращая на нее внимания. – Половинка птицы – впрочем, можно и целую взять – освобождается от костей, заметьте, от всех! Распластывается, отбивается, маринуется, а затем запекается в горшке в русской печи. Так я говорю, Граня?
– Все так, деда, – отвечала внучка, смеясь глазами, – только я тут ни при чем, дело именно в печи и в горшке. На плите это не приготовишь.
– А у вас что, печь в доме?
– Ну как же, молодой человек! Обязательно и непременно. Нет, отопление у нас тоже действует, и прочие достижения цивилизации наличествуют, но без печи куда же годится?.. И приготовить как следует, и погреться, когда мороз, а у нас хоть неделю в году, а морозы бывают крепкие. Да и потом!.. Зимой самовар как поставить? На улице не наставишься, теплоотдача у него чудовищная, а возле печки – пожалуйста! У нас она старинная, правильная, отдельный дымоход для самоварной трубы присутствует, все как надо. Это вам не журналистика!..
Никто не спрашивал, зачем они приехали, откуда взялись, словно все было ясно и понятно – приехали из Москвы, сообща починили «проклятый насос», пообедали на славу, так прекрасно!..
После обеда профессор пересел в плетеное кресло, Агриппина ловко и привычно подставила ему под ноги деревянную скамеечку и объявила, что чай сразу после обеда – варварство, и вообще, пирог еще «не настоялся».
– В шесть часов будем пить, – заключила она.
– Нам, наверное, ехать пора, – пробормотала Маруся.
– Как ехать? Куда ехать? Зачем ехать? – сделал страшные глаза профессор. – Как хотите, а без чаю вас не выпустим.
Гриша подсел к нему как ни в чем не бывало, и старик стал расспрашивать его о диссертации, которую тот защитил года два назад, как будто так и нужно, как будто Гриша тоже один из его любимых учеников.
Агриппина убирала со стола, и растерянная Маруся взялась ей помогать. Впрочем, особенно никакой помощи не требовалось – у профессорской внучки все горело в руках, и везде был идеальный порядок. На кухне – довольно тесной и темной, такие всегда бывают в старых домах, – никакого разгрома, никаких следов приготовления обеда из нескольких блюд, все прибрано, чисто, пахнет пирогом и кофе.
– А ты как думаешь? – весело заметила Агриппина, когда Маруся стала оглядываться по сторонам. – У наших не забалуешь!.. Дед, знаешь, строгий! Ты думаешь, он свойский – про жаркое рассуждает, водочку опрокидывает. Не-ет, он кремень, скала!.. А с бабушкой вообще лучше не связываться. Вон, укатила в Карловы Вары, а я тут – бейся по хозяйству!..
– Непохоже, что ты бьешься, – сказала Маруся с улыбкой.
Агриппина распахнула дверцу посудомоечной машины и стала по одной составлять в нее тарелки.
