– Миссис Хаймес показала, что заперла дверь в половине
шестого.
– А вы верить… да-да, вы верить…
– Почему бы и нет?
– Что вам разница, что я думаю? Мне вы не верить.
– Считай, что я даю тебе шанс войти ко мне в доверие.
Итак, ты считаешь, что миссис Хаймес не запирала черный ход?
– Она очень стараться, чтобы не запирать.
– Не понимаю, о чем ты?
– Тот парень работать не один. Нет, он знать, куда
ходить, знать, что, когда приходить, дверь будет открытый, о, такой удобно
открытый!
– Что ты хочешь сказать?
– А какой польза, что я говорить? Вы не слушать. Вы
сказать, что я бедная беженка, я не говорить правда. А этот английский леди с
белый волосы, о нет, она никогда не говорить ложь. Она такой английский, такой
честный. И вы верить она, а не я. Но я могла рассказать немного вещи. О да,
могла!
Мици с чувством швырнула кастрюлю на плиту.
Краддок колебался, не зная, стоит ли придавать значение
словам Мици. Ведь это вполне могло оказаться просто потоком желчи.
– Мы принимаем во внимание все, что нам
сообщают, – наконец сказал он.
– Но я ничего не говорить. Зачем? Вы как везде.
Преследоваете и презираете бедный беженцы. Если я говорить, что неделя назад,
когда этот парень приходить за деньги к мисс Блэклок и она его гонять домой…
если я говорить, что потом я слушать, что он разговаривать с миссис Хаймес…
да-да, с ней около оранжерея, вы опять утверждать, что я придумать?
«Вполне вероятно», – подумал Краддок, но вслух
возразил:
– Ты не могла слышать их разговор.
– Нет, могла! – торжествующе взвизгнула
Мици. – Я ходить собирать крапива, из она делать такой хороший суп.
Хозяева не согласные, но я им не говорить, готовить, и все. Вот я ходить и
слышать, как они беседовали. Он сказать: «Но как я могу прятаться?» А она: «Я
покажу». А потом еще: «Четверть шестого». А я думать: «Ага, так ты себя
держать, моя леди! Идешь с работа и бежишь к мужчина. Несешь его в дом.
Наверно, мисс Блэклок это не очень любить. Она быстро выгонять такой женщин». Я
думала, я буду смотреть и слушать, а потом рассказывать все мисс Блэклок. Но
сейчас понимать, что думать неправильный. Она с ним планировать не любовь, она
с ним планировать грабить и убивать. Но вы говорить, я все придумывать. Злая
Мици, говорить вы. Я буду садить ее тюрьма.
Краддок призадумался. Мици могла и сочинять. Но могла и не
сочинять. Он осторожно спросил:
– А ты уверена, что она разговаривала именно с Руди
Шерцем?
– Конечно. Он выходил, я видела, что он пойти по
дорожка к оранжерея. А я тогда, – вызывающе добавила Мици, – выходила
смотреть, если вырастала молодой крапива.
«Любопытно, – подумал Краддок, – что за молодая
крапива может вырасти в октябре?» Но он понимал, что Мици просто наспех
выдумала отговорку, скрывая свои шпионские намерения.
– А больше ты ничего не слышала?
Мици посмотрела на него удрученно.
– Эта мисс Баннер с ее длинный нос звать: «Мици! Мици!»
И я должна уходить. Она такой вредный! Все лезет. Говорит, будет научить меня
готовить. Ее готовление! В эти блюда везде, везде вода!
– А почему ты в прошлый раз умолчала об этом? –
строго спросил Краддок.
– Потому что не помнить… Я не думать… Я только потом
решить, что они иметь план… он и она.
– А ты уверена, что это была миссис Хаймес?
– Уверен. Она воровка, эта миссис Хаймес. Она воровает
и показывает воры хорошие дом. Что она получать за работа в саду, для такой
женщин мало. Нет! Ей надо ограбливать мисс Блэклок, которая был с ней такой
добрый. Она плохой, плохой женщин, эта миссис Хаймес.
– А если, – сказал инспектор, – мне донесут,
что не Филиппу, а тебя видели с Руди Шерцем? Тогда как?
Но сие предположение впечатлило Мици куда меньше, нежели
надеялся Краддок. Служанка презрительно фыркнула и потрясла головой.
– Это ложь, ложь, ложь! Говорить ложь о человек
нетрудно, но в Англия это надо доказывать. Так мне сказать мисс Блэклок. Это
правда или она обманывать? Я не разговаривать воры и убийцы. Никакой английский
полицейский не может так обвинять. Но как я могу готовить еда, если вы здесь
всегда говорить, говорить, говорить!.. Уходите из моя кухня, пожалуйста. Я хочу
сейчас очень осторожный соус.
Краддок послушно вышел. Его подозрения относительно Мици
начали развеиваться. Слишком уж убежденно она говорила про Филиппу Хаймес.
Конечно, Мици вполне могла оказаться лгуньей. Так оно и было, по мнению
Краддока. Но в ее рассказе, вероятно, все же была доля правды. Он решил
побеседовать с Филиппой Хаймес. В первый раз она показалась ему спокойной,
хорошо воспитанной молодой женщиной. Он не подозревал ее в причастности к
преступлению.
Краддок в задумчивости шел по коридору и по рассеянности
попытался открыть не ту дверь. Спускавшаяся с лестницы мисс Баннер поспешила
его поправить:
– Не туда. Та дверь не открывается. Вам нужна следующая
слева. Запутаться можно, да? Тут столько дверей!
– Многовато, – согласился, оглядываясь, Краддок.
Миcc Баннер любезно перечислила:
– Первая ведет в гардеробную, за ней – дверь в чулан,
дальше – в столовую, это по нашей стороне. А по той – фальшивая дверь, в
которую вы сейчас пытались войти, потом настоящая дверь в гостиную, потом дверь
в кладовку с фарфором, дверь в маленькую оранжерейку и в конце – черный ход.
Запутаться можно. Особенно в этих двух: они так близко друг от друга. Я тоже
часто толкалась в фальшивую дверь. Ее всегда загораживал стол, но его
отодвинули.
Краддок машинально отметил про себя тонкую горизонтальную
полоску на двери, которую он недавно пытался открыть. Теперь ему было понятно,
что полоска – это след от стола.
У него промелькнула смутная догадка.
– Отодвинули? – переспросил он. – Когда?
К счастью, Дора Баннер любой вопрос воспринимала как
должное. Словоохотливой старушке все казалось естественным, она была рада
сообщить даже самые пустяковые сведения.
– М-м… дайте подумать… да совсем недавно, дней десять
назад, от силы две недели.
– А почему его отодвинули?
– Не помню. Кажется, из-за цветов. Филиппа, если мне не
изменяет память, поставила их в большую вазу – она великолепно составляет
букеты, – но этот букет был такой огромный, что цеплялся за волосы.
Поэтому Филиппа предложила: «Давайте отодвинем стол подальше. Цветы будут
красивее смотреться на фоне голой стены, а не этой нелепой двери!» Но для этого
пришлось снять картину «Веллингтон в Ватерлоо». Я, правда, от нее не в
восторге. Мы положили картину под лестницу.
