– Итак, вы можете разбогатеть. Скоро?
– От сиделки, ухаживающей за Белль, я знаю, что
бедняжка быстро угасает. Конец может наступить буквально через пару недель. Но
теперь деньги не имеют для меня такой цены, – печально добавила мисс
Блэклок. – Запросы у меня скромные. Мне вполне хватает того, что у меня
есть. Раньше я бы с радостью тряхнула стариной и поиграла на бирже, но теперь…
Так что согласитесь, инспектор, если бы Патрик с Джулией хотели убить меня
из-за денег, с их стороны было бы безумием не выждать несколько недель.
– Так-то оно так, мисс Блэклок, но что будет, если вы
умрете раньше миссис Гедлер? К кому тогда перейдет наследство?
– Никогда не задумывалась… Наверное, к Пипу и Эмме.
На лице Краддока отразилось изумление. Мисс Блэклок
улыбнулась:
– Думаете, старушка сбрендила? Повторяю: если я умру
раньше Белль, деньги, судя по всему, достанутся законным наследникам, или как
там у вас называется на вашем юридическом языке… а попросту – детям Сони,
единственной сестры Рэнделла. Он с ней разругался. Она вышла замуж за человека,
которого Рэнделл считал отпетым негодяем.
– А он действительно был негодяем?
– Еще каким! Но женщинам нравился. Он был то ли грек,
то ли румын… как же его звали, дай бог памяти? А! Стэмфордис, Дмитрий
Стэмфордис.
– Когда Соня вышла замуж, Рэнделл вычеркнул ее из
завещания?
– Нет. Соня и так уже была очень богата. Рэнделл успел
поместить на ее имя крупную сумму денег, обставив это дело так, чтобы муж не
мог до них добраться. Но адвокаты уговорили его указать наследника на тот
случай, если Белль меня переживет, и он, наверное, назвал Сониных детей. Больше
ему ничего в голову не пришло, а он был не из тех, кто завещает свои капиталы
благотворительным организациям.
– Значит, у Сони родились дети…
– Да, Пип и Эмма. – Мисс Блэклок
улыбнулась. – Звучит, конечно, забавно. Я знаю о них только с Сониных
слов. Спустя какое-то время после свадьбы она в письме попросила Белль передать
Рэнделлу, что брак у нее очень счастливый, а недавно родились близнецы, и она
назвала их Пипом и Эммой. Насколько мне известно, больше писем не приходило.
Но, конечно, от Белль вы получите более исчерпывающие сведения.
Мисс Блэклок позабавил ее собственный рассказ. Однако
инспектору было не до смеха.
– Значит, – сказал он, – если бы вас в тот
вечер убили, то по крайней мере два человека получили бы огромное наследство.
Вы ошибались, мисс Блэклок, сказав, что ваша смерть никому не нужна. Минимум
два человека в этом жизненно заинтересованы. Сколько сейчас лет братцу с
сестрицей?
Мисс Блэклок задумалась.
– Дайте сообразить… Двадцать второй год… Нет, мне
трудно припомнить… Думаю, лет двадцать пять – двадцать шесть. – Она резко
посерьезнела. – Инспектор, я надеюсь, вы не думаете, что…
– Я думаю, что кто-то пытался вас убить. И что этот
человек или эти люди могут повторить свою попытку. Вы должны вести себя очень
осторожно, мисс Блэклок, постарайтесь. Одно убийство было подготовлено, но
сорвалось. Очень может быть, скоро будет совершено и второе покушение на вашу
жизнь.
Филиппа Хаймес выпрямилась и откинула прядь волос со
вспотевшего лба. Она пропалывала цветочный бордюр.
– Инспектор?
Филиппа вопросительно поглядела на Краддока. Он, в свою
очередь, присмотрелся к ней более внимательно. Ничего не скажешь, красивая
девушка. Чисто английский тип: пепельные локоны, продолговатое лицо, упрямый
подбородок, упрямый рот. Филиппа была чем-то удручена, обеспокоена. Но
пристальный взгляд голубых глаз был абсолютно непроницаем. Да, эта девушка
умеет хранить тайны.
– Извините, что снова отвлекаю вас от работы, миссис
Хаймес, – сказал Краддок, – но мне не хотелось дожидаться, пока вы
придете на обед. И потом, я решил, что нам проще побеседовать вдали от
«Литтл-Пэддокса».
– Я вас слушаю, инспектор.
А в голосе ни тени волнения или интереса! Но зато
проскользнула тревога… Или ему почудилось?
– Сегодня утром мне было сделано одно заявление.
Относительно вас.
Филиппа приподняла брови.
– Миссис Хаймес, вы решительно утверждаете, что
незнакомы с Руди Шерцем?
– Да.
– И вы впервые увидели его уже мертвым?
– Разумеется. Я никогда его раньше не видела.
– У вас не было с ним разговора в оранжерее
«Литтл-Пэддокса»?
– В оранжерее?
Краддок был почти уверен, что в голосе Филиппы промелькнул страх.
– В оранжерее, миссис Хаймес.
– А кто это сказал?
– Мне сообщили, что у вас был разговор с Руди Шерцем.
Он спросил, где ему спрятаться, а вы пообещали показать надежное место и
назвали вполне определенное время: четверть седьмого. Как раз в четверть седьмого
Руди Шерц должен был добраться от автобусной остановки до усадьбы в день
налета.
На миг воцарилось молчание. Потом Филиппа презрительно
хмыкнула. Вид у нее был озадаченный.
– Я знаю, кто вам сказал, – процедила она сквозь
зубы. – По крайней мере догадываюсь. Это ложь, очень глупая, неуклюжая и
злобная. Почему-то Мици ненавидит меня больше всех остальных.
– Значит, вы отрицаете свой разговор с Шерцем?
– Естественно! Я ни разу в жизни не встречалась с Руди
Шерцем. Да меня и дома в то утро не было! Я была здесь, на работе.
– Простите, в какое утро? – вкрадчиво спросил
инспектор.
Секундная заминка. Потом глаза моргнули.
– Каждое утро. Я прихожу сюда каждое утро. И не ухожу
раньше часа дня, – отбрила инспектора Филиппа и презрительно добавила: –
Зря вы слушаете Мици. Она постоянно врет…
– Итак, мы имеем взаимоисключающие показания двух
девушек, – сказал Краддок сержанту Флетчеру. – Кому верить?
– Все считают, что беженка рассказывает байки, –
откликнулся Флетчер. – Я тоже по опыту знаю, что иностранец соврет не
дорого возьмет. Да и по всему видно, что она миссис Хаймес терпеть не может.
– Значит, на моем месте вы предпочли бы поверить миссис
Хаймес?
– Если б не появилось каких-то веских улик, сэр.
У Краддока таких улик не было… Ничего, кроме слишком
пристального взгляда голубых глаз и слов «в то утро», невольно сорвавшихся у
Филиппы с языка. А ведь он не говорил ей, когда состоялся разговор в оранжерее:
утром или днем…
