Бес был сделан в низком ключе. Полуобнаженный Макс сидел на высоком барном стуле, тяжело сгорбившись и положив ногу на ногу. Вдоль ножки спускалась витая веревка, намекающая на хвост. Яркий луч выхватывал из темноты лицо, плечо, бедро и колено, а остальная фигура пряталась в густых тенях. Вымазанные гелем волосы Макса были всклокочены, две пряди торчали рожками. Под носом лежала густая тень, почти достигающая рта, и придававшая лицу зловещее выражение. Саркастическая улыбка кривила губы, а глаза сверкали высокомерным презрением к людям.
Ангел и бес, две стороны человеческой натуры… Два разных человека в одном теле. Но Макс никогда не был бесом, как, впрочем, и ангелом. Обычный человек: в меру добрый, в меру эгоистичный, изрядно ленивый, не слишком умный, умеренно корыстный. И очень красивый.
Да и ничего ужасного по отношению к Саше Макс не совершил. Он просто выбрал свой путь. Свой, но не ее. Она никогда не станет частью мира «глянца», где тело является товаром, который надо украсить пособлазнительней и продать подороже. Макс прекрасно знал Сашино отношение к «гламурятине». И как к жанру и как к образу жизни. Именно поэтому он предпочел ложь: признание означало разрыв. Макс предпочел отдалить неизбежное. По-своему он неплохо относился к Саше. Наверное, даже лучше, чем она к нему. Хотя любви между ними никогда не было.
Сашка еще ни разу не любила. Как другие девчонки – до поросячьего визга, до потери сна и аппетита. Так, чтобы было, что вспомнить на старости лет. И даже важный этап ее женской биографии – дефлорация – обошелся без любви.
***
От девственности Сашу избавил случайный знакомый, взрослый мужчина. Он находил в этом процессе особое удовольствие. Зато и опыт имел немалый. Поэтому сделал все быстро, хирургически-точно, и почти без боли.
Он подцепил Сашку в клубе, куда та пришла вместе с подружками-одноклассницами. Пара коктейлей, горячие взгляды, комплименты, тесные объятия, поглаживания, покусывание мочки уха… Все это вскружило голову и разожгло в теле Саши незнакомое ей желание.
Мужчина предложил отвезти Сашу домой, но привез к себе. И предоставил выбор: подняться вместе с ним в квартиру или отправиться домой нетронутой. Сашка догадывалась, что случится, если она примет приглашение. Но соблазн познать взрослую жизнь был так велик…
Мужчина стал целовать ее прямо от порога, постепенно увлекая вглубь квартиры, где уже ждала разобранная постель. Не отрываясь от Сашиных губ, он расстегнул блузку, и оттуда вынырнули на свет две не стесненные лифчиком девичьи грудки с задорно торчащими вверх сосками. Мужчина приласкал их как котят, и двумя пальцами слегка прищемил им носики. Сашка охнула, прошитая насквозь электрическим разрядом.
Очищенная от одежды, Сашка едва дышала от страха и предвкушения…Но мужчина вдруг убрал руки с ее тела и откатился в сторону. В ответ на протестующее хныканье он засмеялся и щекотно шепнул в самое ушко: «потерпи, уже скоро». Саша слышала треск разрываемой фольги, ощущала сбоку какое-то шебаршение – загадочную подготовку к основному действию. Вернувшись, мужчина мягко развел ей ноги. Саша чувствовала, как у входа в ее тело пульсирует орган, готовый к вторжению. Она ждала и боялась, и в страхе зажмурила глаза. Рот почувствовал влажный вкус уже знакомых поцелуев. Саша немного расслабилась и вдруг дернулась от того, что мужчина больно укусил ее за губу. И пока она сосредоточилась на одном источнике боли, он быстро, одним решительным уколом, сокрушил девственную пленку внутри ее тела. Саша даже не помнила, что было больнее – укус или разрыв плевы.
Странно, как она могла забыть? Ее первый любовник тоже укусил ее за губу! Как и этот ненормальный Гордин. Наверное, это что-то кармическое…
***
Хлопнула входная дверь, и на пороге появился сияющий улыбкой Макс. Саша в который раз невольно залюбовалась его «золотой» красотой. Только теперь красота перестала быть потаенной. Она сверкала как драгоценный металл высокой пробы…
– Привет, конфетка. Как дела?
Эти слова звучали каждый вечер. Макс всегда называл ее конфеткой. И когда Саша спрашивала, какая, Максим перебирал разные сорта, в зависимости от настроения: ириска, карамелька, апельсиновый ликер, сливочная помадка, шоколадный крем, трюфель… Никогда больше это не повторится! С ней не повторится! А Макс будет целовать чьи-то чужие губы и, облизываясь, произносить: «м-м-м, вишня в шоколаде!». Скрыв боль, Саша отозвалась привычным спокойным голосом:
– Привет. Нормально. Что так поздно?
Лицо Макса затуманилось, он опустил глаза, но ответил почти без запинки:
– Работы много. Я же тебе уже говорил. Приходится сидеть каждый день допоздна.
Макс явно нервничал. Теперь его мимика, позы, жесты – все кричало об обмане. Бегающий взгляд, жалкая морщинка между бровей и напряженность шеи, втянутой в плечи, словно в ожидании карающего удара…
– Макс, а где ты работаешь?
Он переступил с ноги на ногу и нервно кашлянул:
– Что за вопрос? Разве ты не знаешь?
– Нет, не знаю. Так где?
Макс еще больше занервничал перед неизбежностью откровенной лжи.
– Ну… Я же тебе уже сто раз говорил, конфетка.
– Что-то я не припомню, чтобы ты говорил мне о своем переходе в «Шармэн».
Макс был явно не готов к такому повороту событий.
– Как ты узнала? – всполошился он. – Кто тебе сказал?
Саша едва удержалась от банальнейшей фразы «тайное всегда становится явным».
– Узнала. Какая разница, как? Почему ты не рассказал мне?
– Тебе бы это не понравилось…
– Да, не понравилась бы. Но еще больше мне не понравилось, что ты врал мне. Целых три недели.
– Я не хотел, конфетка. Так получилось.
– На кой черт тебе это агентство?
– Я думал, ты поймешь… Я задолбался продавать электрооборудование. Ты же сама всегда говорила, что мне нужно заняться чем-то другим… чем-нибудь творческим. А тут предложение само подвернулось. И деньги нормальные.
– Чем-то творческим? И кем ты там работаешь?
– Как кем? Моделью, конечно. Кем же еще…
– Быть моделью – это не творчество, это эксгибиционизм. Перед камерой.
Макс обиделся: поджал губы. В глазах сверкнул сердитый огонек.
– Значит, я – эксгибиционист? А ты – творец? Ясно. А что ты творишь? По-твоему, это искусство – шляться по улицам и снимать то, что каждый может зафоткать телефоном. За это даже денег не платят!
– А по-твоему, критерий искусства – это деньги. Платят – значит, искусство. Не платят – нет смысла и заниматься. Между прочим, Ван Гог при жизни продал только одну из своих картин. А сегодня они стоят миллионы.
– Только ему это уже фиолетово! Кому сдались миллионы после смерти! И что плохого, в том, чтобы зарабатывать приличные деньги? И жить нормально.
