Что происходило после этого, королю уже рассказывали. Ему поведали, как подоспел его верный подданный, хороший друг и советник Клейс Форест. Он был первым, кто поддержал короля и не позволил ему упасть. Затем подоспели гостившие в то время лорд Брейв Бладсворд и лорд Тормер Дримленс, привезший с собой единственного сына Рорри. Гийеру казалось, что он даже слышал вскрик ребёнка, прежде чем мир полностью погрузился во тьму.
Теперь темнота окружала его постоянно. Когда-то он её не любил, но, по иронии судьбы, только она была способна помочь ему. Яркий солнечный свет причинял боль, и из-за этого шторы были всё время плотно задёрнуты. В последние дни король даже не вставал с кровати, болезнь совсем его истощила.
Случай на охоте был первым тревожным звонком, однако в то время никто, кроме друга Фореста, не придал этому большого значения. Лекари твердили про переутомление, лорды предполагали, что король мог перегреться или что-то не то съесть, а уж учитывая пир за два дня до охоты, ни у кого не было сомнений, что обморок – закономерное явление. Пожалуй, люди и сам король тут же позабыли бы об этом, будь приступ единичным.
Через три цикла Гийер уже оправился, получил одобрение от лекарей жить привычной жизнью и вернулся к исполнению своих обязанностей. Окрылённый правитель издал указ о проведении рыцарского турнира в честь своего выздоровления и призывал всех лордов явиться на праздник. Королевский отпрыск, принц Аурон, должен был впервые выступить перед зрителями, и Гийер хотел, чтобы ребёнку рукоплескала вся знать.
Превосходный пир, на который успели прибыть почти все лорды, состоялся почти через семь циклов после приступа. Лишь сам Гийер знал, что слабость никуда не делась, а лишь предпочитала не проявлять себя. Мужчина, в свою очередь, решил не говорить о ней даже лекарям. Переутомление было хорошим оправданием состояния, а потемнения в глазах, которые теперь могли застигнуть врасплох почти в любом месте – во время приёма просителей, на пиру, на охоте, в покоях во время умывания или пока король шёл по коридорам или спускался по лестницам, – было не столь сильными, как в первый раз. Всего на несколько секунд Гийеру приходилось зажмуриваться – он даже научился не покачиваться при этом.
Переломный момент случился через два дня после большого застолья, во время турнира. Два лекаря, которые всё это время были приставлены к королю, и мало того, что следили за ним денно и нощно, но и вдобавок заставляли своих помощников следовать за Его Величеством даже в уборную, убедили его, что продемонстрировать свою мощь, пусть и немного поугасшую с возрастом и из-за сидячего образа жизни, было бы совсем неплохо. Его телу нужна была встряска – утверждали врачеватели, и король был с ними согласен. Он хотел послужить примером для сына и вспомнить былое.
Королевские доспехи были ему всё ещё впору, быть может, их пришлось лишь немного расширить на поясе. Что было тому виной – пиры, возраст или последние три цикла без движения при неплохом аппетите, сказать было сложно.
– Его Величество Гийер Старскай! – продекламировал герольд в тот последний раз, когда король вышел на ристалище. Монарху подали шлем и копьё с наконечником, который для сражений знати делали специально в виде двух деревянных кругов с проложенными между ними слоями травы и кожи. Перехватив оружие поудобнее, Гийер почувствовал недомогание. Он выпил слишком много вина, прежде чем решил вспомнить молодость, и надеялся, что это не помешает.
От внезапного звона в ушах Гийер даже не услышал, кому предстояло быть его противником. Он начал задыхаться в тёмном доспехе, ему казалось, что шлем сдавливает голову. Упрямо направив коня вперёд, на место, с которого он должен был взять разбег, король почувствовал, как силы снова покидают его. Уже довольно поздно, когда протрубили начало поединка, Его Величество понял, что руки больше не могут удержать копьё. Его конь занервничал, почувствовав страх всадника, на миг подумавшего, что он умирает.
В этот раз позорное падение и то, как правителя вынуждены были выуживать из доспехов и нести в покои, чтобы там снова отпаивать, видели все лорды. Через день Гийер уже смог вставать с постели и даже поучаствовал ещё в нескольких пирах, но он чувствовал на себе пристальные взгляды, полные сомнений в способности Старская продолжать правление. В этот раз, чтобы набраться сил и на самом деле вылечиться, Гийеру потребовалось намного больше времени.
Всё ложе, мебель и даже стены покоев, в которых лежал Его Величество, впитали в себя запахи жира, масел и трав от десятков лечебных настоев, компрессов и мазей. И всё то время, пока не мог встать король, советник Форест вёл дела. Никто не назначал его, Гийер не подписывал никаких бумаг, но этого и не требовалось.
Весь простой люд и вся знать понимали, что управление перейдёт к другу правителя Ферстленда в любом подобном случае. Когда Гийер проводил время с сыном или уезжал по приглашению на свадьбу, Форест садился на трон и командовал. Кто-то говорил, что Клейс – всего лишь марионетка в руках короля. В чём-то злые языки были правы – король любил брата своей погибшей жены как собственного, и младший из Форестов платил ему взаимностью. Даже женить Клейса, отослав в собственный замок, стоило королю большого труда.
Его Величество тогда совершил глупость, в чём он убедился, осознав, что готовый на всё ради королевства и правителя Форест был способен в одиночку следить за тем, для чего королю требовался целый отряд помощников.
Долгие дни в провонявших лекарями покоях не излечили правителя – ему становилось то лучше, то хуже, но с каждым разом возвращающиеся обмороки становились длиннее, а периоды просветления – короче.
За вторым приступом последовал третий, затем четвёртый, пятый… Сложно было поверить, что совсем недавно король разъезжал по своим владениям, принимал у себя гостей, устраивал пиры, развлекал себя и своего близкого друга и советника охотой, устраивал праздники, решал вопросы с землями Династии Дримленс и чувствовал себя полным сил.
Былую мощь Гийер уж и не надеялся вернуть. Сначала он отменил дальние поездки – дорога в седле стала утомлять его. Со временем правитель стал отказываться от охоты и турниров, от пиров и многочисленных гостей.
Когда монарх ослаб настолько, что приступы стали уже привычным делом, а руки потеряли способность держать даже кубок, до помощника дошли слухи обо всём этом. Король сам же этому поспособствовал, не желая выказывать слабость напрямую – и Форест вернулся, едва не забыв взять в столицу жену. Король благодарил за это всех Богов, а должен был скорее молить о выздоровлении.
Гийер познакомился со своим советником очень давно – на свадьбе. Аалия, королева Ферстленда и сердца правителя, была старшей сестрой Клейса, которого любила, пожалуй, материнской любовью. Мальчишка был смышленым и весёлым, он, хоть и прожил на этом свете всего семь лет, казалось, понимает, что его участь – стать вассалом брата и взять в жёны леди, на которую ему укажут. Гийер помнил рассказы отца, Фалина, получившего прозвище Добрый – он был четвёртым в очереди на престол, но пережил всех братьев и стал королём. Фалин рассказывал, что в детстве не знал, чем хотел заняться, потому что его семье всё время было не до него. Та же участь постигла и маленького Фореста, но если отец короля предпочитал набираться мудрости из книг и трактатов, то Клейс рос бойким, шустрым и чрезмерно хитрым мальчиком.
