Вновь и вновь завывали рога, силясь прорваться сквозь вигзливый гвалт, но люди Кругораспятия в своем натиске не замечали препятствий. Кепалоры, оставив позади весь сверкающий, надвигающийся, словно оползень, поток, галопом поскакали вперед, ведомые одиноким всадником, никем иным, как Сибавулом Вакой.
Сперва это показалось каким-то ритуалом, скорее самоубийственной демонстрацией решимости, нежели настоящей атакой. Менее тысячи светловолосых всадников выжило во Вреолете. Они казались лишь длинными завитками на гребне бурного потока, струящимися нитями, слишком тонкими, чтобы представлять собой угрозу. Прямо перед ними простерлась чудовищная опухоль Орды, пронизавшая целиком всю землю – от гор до самого моря – и, куда ни глянь, кипящая бесчисленными мириадами, исходящая смертоносной яростью. Неподобающее ликование и воодушевление объяли души мужей Ордалии. Безумных всадников, со всей очевидностью, изрубят и разорвут в клочья, но огромные толпы лишь подбадривали их, горланя десятками тысяч глоток, празднуя не грядущее уничтожение своих одержимых братьев, но их жертвоприношение.
Никто из них не смог бы даже вообразить себе лучшего способа начать их священнодействие – или их пир?
Они скакали неровными рядами. Высоко, по правую руку, Сибавул и его обреченные всадники могли бы узреть гигантскую горловину, где расколотая челюсть Йаврега выпирала из песчаных склонов Мантигола, и сверкающие на скалах точки, которые извергали вспышки пламени, расцветающие в ущельях внизу. Но взгляд их не отрывался от беснующейся впереди непристойной мерзости.
В каждой битве есть момент, когда встречаются взгляды, когда «они» становятся тобою, а грани жизней истончаются до предела. Некоторые говорят, что именно тогда все и решается, что в этот миг, еще до того, как обрушится первый удар, противники определяют, кто будет жить, а кто умрет. Кое-кто даже считает этот момент подлинным храмом: самые последние удары сердца перед ужасающим душу криком Гильгаоала, безумным грохотом войны. От вознесшихся к небу склонов до длинного, вытянутого лезвия прибоя люди Кругораспятия вдруг затихли, ощутив этот миг, невзирая на дали и расстояния, и молча провожали взглядом кепалоров и их славный натиск, зная, что сейчас в мгновение ока они исчезнут, как пылинки, сдутые из ярко освещенного места в тени и тьму.
Но вот только этого не случилось.
Наблюдавшие за Сибавулом заметили, как нечеловеческие массы сперва как бы вдавились, а потом раскрылись перед ним, дюжины, если не сотни существ в безудержном ужасе бросились прочь от его вида, переползая, прыгая, взбираясь по своим мерзким собратьям в исступленном поиске спасения. То же самое случилось и с его танами-всадниками. Один за другим они въезжали в недра Орды, но оставались невредимыми, нетронутыми. Они повергали наземь отставших и продвигались в окружении мятущихся созданий, покорившихся ужасу, какой превращает толпу в охваченную паникой пустоту.
И на несколько удивительных мгновений Орда, во всяком случае южная часть ее, затихла. Кепалорцы длинным ожерельем разрывов, в сердце каждого из которых ярился, крушил врагов всадник, вооруженный копьем, вспахали клубящиеся массы, убив множество тварей, но не настолько много, чтобы толпы вновь не сомкнулись за ними, и посему казалось, что они пробираются вброд сквозь вопящее бурное море. Мужи Ордалии мчались следом, силясь догнать всадников, задыхаясь от изумления и усталости. Грута Пираг, инграульский мечник с гор Вернма, вырвался вперед, узрев крутящийся и вскипающий хаос в передних рядах врага. «Обе-е-еда-а-ать!» – возопил он громким заунывным голосом, подражая крику своей возлюбленной матушки. Едва ли дюжина душ поняла, не говоря уж о том, чтобы услышать его вопль, и все же наступающие ряды взорвались смехом, радостным ликованием, и смех прогнал прочь всякие колебания, последние остатки сдержанности – и тут же сменился ревом безумной ярости, охватившим целые народы.
Побоище началось так, как бывает всегда, – с немногих нетерпеливых душ, которые в своем буйстве и бешенстве вырвались из наступающих рядов и обогнали остальных. Один галеот даже срывал с себя на бегу доспехи и одежду и, когда он в конце концов набросился на врага со своим упершимся в живот, изогнувшимся фаллосом, на нем уже не было ничего, кроме сапог.
Прочие присоединялись к нему, словно мотыльки, привлеченные светом славы. Еще и еще – некоторые кидались спасать своих обезумевших братьев, другие же отвечали зову внезапно пробудившегося голода, вдруг разверзшегося в их чреве, словно древняя, раскрывшая пасть дыра.
Убивай! Лишь у немногих в мыслях билось это слово, но все они следовали ужасающему и нехитрому ходу событий. Убивай. Убивай! Передние ряды истончались, а затем исчезали. Командиры срывали глотки, силясь восстановить в своих отрядах хоть какое-то подобие порядка.
Но, отбросив последние остатки дисциплины, мужи Ордалии единым существом прянули на своих врагов. Их рты источали слюну.
Саубон проследовал за своим святым аспект-императором в исполинскую тень Циворала. В ушах у него звенело.
– По всей видимости, они долго готовились к моему прибытию, – объяснил Келлхус, голос его все так же пренебрегал окружающим грохотом. Чародейские гимны Лазоревок возносились в унисон, эхом отражаясь от горизонта. Однако лишь его слова были слышны сейчас, они без труда прорывались сквозь шум настолько чудовищный, что казалось, будто он становится основой, сутью любого слуха, непрекращаюшейся молотьбой, беспрестанными ударами, крушащими зубы и кости.
– До тех пор пока не явился Не-Бог, – продолжал Келлхус, – они не могут рассчитывать одолеть меня напрямую.
Врата, ведущие в цитадель, плотоядно скалились провалом черноты; давным-давно разбитые вдребезги, они превратились в зияющий в стене пролом. Северные бастионы поросли лишайником, а вьющиеся травы оплели мощное укрепление целиком, карабкаясь вверх и цепляясь за торчащие балки. Древние строители не признавали раствора, и вся крепость была просто-напросто сложена из громадных, подогнанных друг к другу каменных глыб. Стены вздымались концентрическими ярусами – три уровня, один над другим, каждый последующий у́же и выше предыдущего, а также сильнее разрушен. Могучие бастионы, несшие на своей спине выщербленные руины, были увенчаны, в свой черед, грудой развалин.
Келлхус положил руку ему на плечо. Как всегда, это показалось Саубону странным, ибо всякий раз напоминало о том, что он высок ростом. Странно и приятно.
– Не бойся за мою безопасность, старый друг.
Саубон вытянул шею, стараясь разглядеть получше разрушенную, выщербленную вершину цитадели, темнеющую на фоне яркого неба, ибо утро уже разгоралось.
– Здесь, – произнес Келлхус, бросая взгляд на циклопическое укрепление. – Обитель огромна и пронизывает всю гору целиком, но ее ось, Великий Колодец Вири, находится прямо здесь, у нас под ногами.
Аспект-император резко перевел взгляд вниз, на лежащие в руинах врата. Из их пасти внезапно изверглись дюжины шранков и, размахивая клинками, бросились вперед. Исступленное неистовство искажало и сминало их гладкие лица.
Саубон вздрогнул так, что его кости едва не вывернулись из суставов, столь велико было потрясение. Но Келлхус, шагнув навстречу, без каких-либо колебаний встретил натиск нечеловеческих тварей, бормоча заклинания, которые освещали землю под ногами и изжевывали душу. Враги рванулись к нему, их бледная рыбья кожа и убогие доспехи загадочно отсвечивали в полумраке. Но не успели они воздеть свои тесаки, как вровень со свистящими в воздухе лезвиями из их тел изверглись фонтаны и струи, тут же разлетевшиеся облачками лилового тумана. Десятки тварей разом рухнули замертво, но сердца их еще продолжали выплевывать из тел жизнь, орошая землю фиолетовой кровью.
