Образ, заставивший старые шрамы чесаться и ныть. Инхорой. Кости огромного черепа, проступающие сквозь кишечного цвета кожу, и еще один, меньший по размеру, череп, зажатый в раскрытых челюстях более крупного.
Нечестивый Ауранг, предводитель древнего полчища.
И никто иной.
Подобно всякому стервятнику, он тяжело парил в небесах, взмывая в порывах ветра. Он внушал эмоции более сильные, нежели просто отвращение. Сам вид его повергал в смятение, и не только потому что кожа его выглядела словно елозящие по телу кости, в нем было нечто – возможно, какое-то ощущение гниения или порчи, возникавшее при взгляде на эту палево-бледную кожу, или, быть может, какая-то странность в его движениях, – вызывавшее тошноту и некое тревожное, хоть и ускользающее от обыденного восприятия чувство. Чудовище летело на север и внимательно всматривалось в кишащую под ним бессчетную мерзость, а затем, развернувшись на юг, воззрилось на бастионы Уроккаса – на груды исходящих черным дымом трупов, вспышки смертоносного света и Саккариса, наблюдающего за ним с вершины Мантигола.
Рот инхороя явственно произнес какие-то глумливые слова.
Экзальт-маг был обязан сообщить о случившемся своему господину и пророку. Вместе с остальными предводителями Ордалии он провел не одну стражу, обсуждая возможность возникновения такого рода непредвиденных обстоятельств. Они сошлись на том, что самая серьезная угроза для воинства воинств в предстоящей битве заключается в характере развертывания школ. Единожды рассеявшись по вершинам и отрогам Уроккаса, они вынуждены будут там и оставаться до самого конца сражения, чтобы не дать Орде возможности обрушиться сверху на неприкрытый фланг Ордалии и сбросить ее в море. Это, в свою очередь, означало, что Консульт, который в иных обстоятельствах не мог и надеяться превозмочь колдовскую мощь школ, теперь мог игнорировать шанс их непосредственного вмешательства и обратить всю свою силу или коварство на какое-либо другое уязвимое место. А как довелось Саккарису убедиться в Ирсулоре, единственной бреши могло оказаться достаточно для полнейшего разгрома.
– Они явятся, – предупреждал Келлхус, – они не откажутся от той мощи, что собою представляет Орда, и той угрозы, которой она является для нашей миссии. Нечестивый Консульт вмешается. Наконец, братья, вы столкнетесь с нашим врагом во плоти, сразитесь с Причиной, что движет вами.
Слова, обратившие их сердца в кулаки!
По крайней мере тогда. И сейчас Саккарису достаточно было повернуться, чтобы узреть Даглиаш и белое сияние, исходившее от его господина и пророка, обтачивающего темные руины. Он мог бы отправить весть ему или кому-то из своих собратьев – великих магистров, – но не сделал этого.
Несмотря на всю свою мощь и знания, он в той же мере был человеком Кругораспятия, как и все прочие. И подобно им, остро ощущал некие перемены в уместности, вытекавшие из смены места их пребывания и изменения господствующих сил. Память о доме истончалась в его сознании, становясь чем-то вроде тусклой искорки или замаравшей страницу кляксы. Долгое время они шли сумеречными областями, где не было иной власти, кроме жестокости. Но сейчас… сейчас они явились прямо к стану своего вечного, непримиримого врага. И здесь… здесь земля отзывалась воле более злобной, более чудовищной и ужасающей, нежели любая другая из известных этому миру. Великая Ордалия стояла на самом пороге Голготтерата – прямо у его внешних ворот.
И дикость разгоралась внутри экзальт-мага, так же как и в душах прочих мужей воинства. Пробудившаяся тьма.
Ибо он, как и все остальные, не избежал причащения Мясом.
На вершине Мантигола, глядя на беснующиеся равнины, Апперенс Саккарис хохотал, не заботясь о том, что соратники обеспокоенно поглядывают на него. Экзальт-маг заходился смехом, и в этом смехе звучал голос, которого этот мир не слышал уже два тысячелетия.
Ауранг… Ауранг! Мерзкая бестия. Старый враг.
Ну наконец-то.
Поначалу Пройас со своей свитой старался держаться повыше, чтобы иметь возможность обозревать все святое воинство целиком, но решение это оказалось ошибочным, особенно с учетом того, что склоны вздымались все круче, а трещины и разломы между ними становились все глубже. Катастрофа, которой так опасался Пройас, все не наступала. Даже изнуренные быстрым бегом, даже стиснутые в слепые толпы, мужи Ордалии были неудержимы. Всесокрушающий прилив охватывал бурлящие шранчьи массы, поглощая их и оставляя на своем пути целые поля растоптанных и залитых лиловой кровью тел. Как отдельные люди они ревели, кромсали и молотили врагов, но как множество они потребляли, не столько обращая врагов в бегство, сколько не позволяя им ускользнуть. Пройас потерял троих из своей свиты, пытаясь спешно продвигаться вперед, ибо единственное, что он мог сделать, – это оказаться в нужном месте в тот миг, когда стремительный напор в конце концов неизбежно угаснет. И тогда он направился вниз – к побережью, уводя лошадей прочь с переполненных толпами склонов.
Добравшись наконец до залитой кровью береговой линии, он погнал своего коня на запад, надеясь, что Кайютас и остальные поспевают за ним. Он едва не кричал от облегчения, столь свежим и чистым был морской бриз. Само же море оказалось загрязненным и замаранным, как и следовало ожидать. Бледные конечности колыхались в перекатывающихся бурунах, отступающие назад волны играли черными отблесками в лучах солнца, а остающиеся на линии прибоя лужицы являли взгляду свой лиловый цвет. Дохлые шранки качались на волнах, сталкиваясь друг с другом и превращая прибрежные воды в какую-то вязкую массу. Прибой швырял и закручивал туши в омерзительные водовороты, почти целиком состоящие из гладкой поблескивающей кожи и маслянистой пены. Зрелище было каким-то дурманящим: лица утопленников поднимались из мутных глубин, виднелись сквозь мерцающую на поверхности пленку, волны накатывали с плеском, отступали назад и вздымались, и снова накатывали…
Узкая прибрежная полоса благодаря прибою оказалась относительно чистой, и крепкая маленькая лошадка Пройаса беспрепятственно помчалась вдоль песчаных отмелей, лишь иногда перескакивая через лежащие тут и там тела.
Касание ветра взъерошило его бороду, а внутри него что-то пустилось вдруг вскачь.
Рядом, на растрескавшихся склонах Уроккаса, словно на вздымающихся стенках гигантской чаши, сыны человеческие забивали и свежевали сынов нин’джанджиновых.
Анасуримбор Келлхус выглядел отсюда отдаленной мерцающей искоркой, недвижимой, как путеводная звезда. Лезвием ножа, слишком тонкого, чтобы его можно было увидеть, он взрезал извергавшую черный шлейф глубину.
Экзальт-маг шел с одной вершины на другую, чувствуя, как желудок его подбирается к горлу, ибо путь великого магистра лежал к поверхности, простирающейся далеко внизу. Он спускался по лестнице из горных вершин, следуя колдовским отражениям утесов и пиков Мантигола, не обращая внимания на своих парящих в воздухе братьев, которые все еще пронизывали порученные им участки склонов нитями из света и смерти. Саккарис миновал их, покрывая дюжину локтей каждым шагом. Он шел мимо груд мертвецов и устилающих горные склоны ковров из лежащих вповалку дымящихся трупов, продвигался вперед, обходя целые ущелья, забитые обугленной плотью.
