Но лишь повредил одну из трех сросшихся костей башрага. Зловонный гигант заверещал, визг его перешел в утробный рев, и великан яростно ударил в ответ.
Саубон увернулся, услышав легкий звон, с которым ржавое железо скользнуло по его шлему, и вдруг обнаружил, что, заходясь смехом, вопит:
– Хорошо!
Он ткнул острием своего меча в уродливое колено создания и уклонился от второго бешеного удара. Очередным тычком он вколотил одно из сочащихся слизью лиц глубоко в щеку твари и, прянув вперед, поверг визжащего башрага наземь, насквозь проткнув его ублюдочную плоть.
– Мне как раз надоела цыплятина!
Он закружился и взревел от буйной нечестивости этой остро́ты. Рыцари Льва Пустыни кромсали вокруг него толпу тварей, что казалась рощей кошмарных деревьев. Саубон заметил, как Скраул замешкался, уворачиваясь от летящей на него дубины. Секира Богуяра тут же расколола на части котлоподобный череп его убийцы, а Скраул исчез из виду, буквально вколоченный в землю. Одна из тварей попятилась, споткнулась и, кувыркаясь, рухнула прямо в Колодец, но ее тут же поймал восходящий поток.
Яркий блеск привлек вдруг взгляд Саубона. И он первым увидел рухнувший в небо из кишки Колодца, сверкающий и даже не поцарапанный ворохом кружащихся обломков…
Золотой сундук.
Эренго кишела вскипающими множествами, словно равнину до самого горизонта посыпали каким-то отвратным порошком или покрыли копошащимся ковром. То, что раньше выглядело трясиной из смутных кошмаров, ныне терзало взор сверканием глаз и зубов, шевелением пальцев, видимых столь ясно, что их можно было даже сосчитать. Облака кувалд и тесаков сотрясались и дрожали над Ордой, словно ее бьющиеся в эпилептическом припадке отродья.
Над всем этим черным, рваным силуэтом реял Ауранг, будто клочок пепла, парящий в охряных порывах ветра.
Апперенс Саккарис распустил узел на своем поясе Менна, и его одежды волнами заколыхались на ветру, раскрылись, словно кроваво-красный цветок с загнутыми мясистыми лепестками, подобный так ценившимся в Шире ирисам. Владыка-Книжник вышел из своего добровольного заточения; сам Сесватха шествовал ныне по миру, объятый древними гибельными тотемами. Голосом, полным всесокрушающей ярости, он начертал дугу, пронзившую дали, раскаленную и сияющую серебристым светом. Девятая Меротика…
Алые волны его развевающихся одеяний напоминали витражное стекло, воссиявшее в солнечном свете. Но Обереги инхороя под воздействием Абстракции лишь слегка замерцали, и не более. Чуждая мерзость смеялась вместе с Ордой.
– Ауранг! – прогремел великий магистр Сохонка. – Я вызываю тебя на бой! Я требую спора меж нами, как в давние дни!
И чудовище, взмахнув крыльями, наконец осмелилось спуститься пониже.
– Пришли новые дни, Чигра…
Он скользил вдоль поверхности земли, и в шранчьих толпах поднялась буря восторга. Полет инхороя оставлял за собой кишащий след, который выглядел так же непотребно, как выплеснувшееся на грязную простыню семя.
– …и стали намного короче.
И генерал полчища, коснувшись крыльями ветра, резко развернулся и направился на северо-запад, словно следуя изгибу огромного незримого колеса. Штандарты кланов дергались и вздымались над океанами искаженных разочарованием бледных лиц.
– Ауранг! – возопил Саккарис вслед. Муки из Снов теперь терзали его наяву.
Мерзкие толпы издевательски улюлюкали, море рук плескалось и бултыхалось, как густая грязь под проливным дождем.
Святой аспект-император прервал свою песнь. Парящие обломки на мгновение зависли в воздухе, а затем рухнули обратно в глотку Колодца, оставив вместо себя лишь дымный шлейф. Испещренная разломами и трещинами необъятность перестала дрожать. Кружащаяся завеса из пыли опустилась на Рибаррал, напоив воздух привкусом праха и гнили.
Изумленные дружинники Саубона, тяжело дыша, стояли среди гигантских туш. И хотя некоторые их братья корчились на земле, остальные смотрели только на своего господина и пророка, парящего на такой высоте, где обычно летают лишь гуси да чайки.
Удерживая золотой сундук подальше от светящегося ореола своих ладоней, он сошел на землю у западного края Колодца. Саубон развел руки в стороны, чтобы сдержать порыв своих рыцарей, поначалу устремившихся туда, а затем в одиночестве проследовал к своему господину и пророку. Соляная статуя, в которую превратилась Гванве, кольнула его сердце, когда он пробегал мимо, но вид Келлхуса, устанавливающего золотое вместилище на спину дохлого башрага, наполнил его куда более мрачными предчувствиями.
Никогда еще Саубону не приходилось видеть, чтобы Келлхус обращался с чем-либо со столь тщательной осторожностью.
Теперь Саубон понял, что сундук сделан не из золота. Извлеченный из немыслимых глубин, он был покрыт известковой пылью и мелкими осколками камня, но на нем не оказалось даже потертостей, не говоря уж о вмятинах, зазубринах или щербинах. Само вместилище размером было не более кукольного домика, но выглядело существенно крупнее из-за замкнутого каркаса из трубок, каким-то образом удерживавших, не касаясь, куб внутри. Еле заметная глазу филигрань отсвечивала на всех его поверхностях: геометрическое тиснение, которое странным образом коробило взгляд при попытке в подробностях рассмотреть его. Но ничто иное не было столь примечательным, как пластина из полированного обсидиана, образующая крышку вместилища. Мерцающие символы, надписи, словно начертанные светом, пробегали вдоль этой пластины, причем прямо внутри нее.
Келлхус не обратил на Саубона ни малейшего внимания. Утроба Колодца курилась слева, буквально в нескольких шагах. Полуденное солнце сотворило покров полупрозрачных теней от кружащихся в высоте клубов дыма и праха.
– Что это? – спросил экзальт-генерал, зная, что даже в окружающем их грохоте его непременно услышат.
Его господин и пророк взглянул на Саубона с полностью отсутствующим – и потому пугающим – выражением.
Минули три удара сердца.
– Инхоройская вещь, – все тем же чудесным, проскальзывающим сквозь любой шум голосом произнес наконец Келлхус, – артефакт Текне.
Саубону приходилось напоминать себе, что нужно дышать, чтобы суметь хоть о чем-то помыслить.
– А эти горящие письмена, о чем там говорится?
Вой Орды поглотил его слова.
Святой аспект-император Трех Морей отступил на шаг, словно чтобы получше разглядеть эту вещь. И хотя взгляд его оставался сосредоточенным на вместилище, Саубон знал, что на самом деле он сейчас не смотрит вообще ни на что поблизости.
– Что не всем суждено спастись, – сказал Келлхус.
Страх холодным тясяченогим пауком пробежал по коже короля-верующего.
– О чем ты? – спросил Саубон, слишком оцепеневший, чтобы по-настоящему изумиться.
Обрамленное львиной гривой лицо задумчиво склонилось, взгляд аспект-императора был сожалеющим, но жестким.
