Лазоревки продолжали свои песнопения, паря над периметром древних стен и сплетая из нитей значений и смыслов сияющие смертоносные узоры. Черные фигуры, полыхавшие сальным огнем, пятнали теперь гребни стен Даглиаша – той самой горы, защищать которую досталось Свайали, самым опасным из всех чародейских станов.
Его спаситель повернулся к нему, одарив улыбкой, что сошла бы за извинение, играй они сейчас в счетные палочки.
– О том, что это, пожалуй, к лучшему.
Келлхус бросил взгляд на сундук и замысловатые письмена, что в очередной – последний – раз пробежали по верхней пластине. Свет вырвался из его уст, в очах, казалось, запылали яркие фонари.
Его крик, когда он явился, потрясал и сбивал с ног. Саубон рухнул на спину, и, вскинув руки, прикрылся от изрекавшей зловещие словеса пылающей фигуры.
– Беги-и-и-те!
Саубон в ужасе таращил глаза. Богуяр уже поднимал его на ноги, что-то беззвучно крича. Святой аспект-император шагнул в пустое небо над Рибарралом, обрамленный бородой рот его казался сияющим провалом, голос его гремел из ниоткуда или, во всяком случае, не из какого-либо места или предела сущего:
– Сыны человеческие, внемлите!
Перекрывая вой Орды.
– Отриньте ярость!
Заставляя ее погрузиться в безмолвие.
– Беги-и-ите!
И не было эха, ибо голос кричал в каждую душу, словно в пустой карман. Саубону казалось, что он способен лишь выдыхать и что какая-то сила вытягивает и вырывает воздух из его легких.
Нет, промчалась мысль.
Нити света охватили поднимающегося в небеса Анасуримбора Келлхуса, заключили его в нечто вроде клетки, прутья которой свесились с его макушки, напоминая паучьи лапы, а затем фигуру аспект-императора затянуло в ничто.
Нет…
– Тогда какое имеет значение, одобряю я твои действия или нет? Правда есть правда, вне зависимости от того, кто ее высказал…
– Я прошу лишь твоего совета. Скажи, что ты видишь… И ничего больше.
– Но я вижу многое…
– Ну так скажи мне!
– Я лишь изредка вижу проблески будущего. Сердца людей… то, чем они являются… Вот что я обычно вижу.
– Тогда скажи мне… Что ты видишь в моем сердце?
Пройас с Кайютасом и прочими спутниками мчались вдоль озаренных ярким осенним солнцем пляжей. Он попытается перехватить ушедшие далеко вперед отряды Ордалии, размышлял экзальт-генерал, сплотить их и восстановить порядок. Но глаза его души видели одно лишь смертоубийство. Его восставшее мужское естество болело от бесконечных тычков седла во время скачки. Справа от него, на побережье, заудуньяни тысячами карабкались вверх, обтекая словно ртуть запутанный лабиринт утесов Олорега. Поблескивавшие пятна парящих в воздухе колдунов окружали его покатые вершины, окутанные дымным покровом Пелены. Обширные пространства были залиты запекшейся, перемолотой тысячами сапогов темно-фиолетовой кровью. Месиво напоминало перезревшую измельченную свеклу и сплошь устилало перевалы на пути воинства, засохшей пастой пятная даже склоны окружающих гор. Яростная схватка кипела, сплетаясь с головными отрядами наступающих Колонн; образовались большие участки беспощадного истребления, где люди, разя копьями, кромсая клинками, прокладывали себе путь сквозь шранчьи толпы. Пустоты, возникшие в море Орды после безумной атаки Сибавула и его кепалорцев, почти все уже снова заполнились.
На какое-то время Пройас почти поверил, что смотрит вниз, – столь благоприятствовали подобному впечатлению круто забиравшие вверх склоны. Твердыня Даглиаш стояла на положенном ей месте, каменным наростом возвышаясь над Антарегом, макушка которого торчала за отрогами Ингола, все так же залитыми толпами шранков. Он заметил Келлхуса: сияющим бриллиантом тот венчал черную струю, извергаемую горой. Тройки Свайали выстроились вдоль укреплений вдалеке и изливали на окружающие пространства Абстракции, подобные миниатюрным магическим знакам. При виде этого зрелища сердце Пройаса застучало, и воображение его разыгралось, являя оку его души образы столь же яркие, как пророчество: вот он прокладывает себе путь сквозь неисчислимые множества тощих, вот взбирается по грудам туш на парапеты древних стен, чтобы воззвать к Саубону: «Видишь!»
Видишь!
Но с каждым шагом как будто все больше и больше препятствий воздвигалось на их пути. Все ближе были черные скалы. Берег становился все более каменистым и обрывистым, плавающие в прибое трупы теперь все чаще лишь ударялись о прибрежные валуны и оставались болтаться в море. При попытке обогнуть полузатопленные ковры из шранчьих тел, Пройаса вместе с лошадью захлестывали волны. По мере сужения прибрежной полосы все больше воинов Ордалии пробирались рядом прямо сквозь фиолетовые от шранчьей крови воды. Пройас рискнул проложить себе путь сквозь эти разноязыкие и разноплеменные толпы, но эта попытка едва не стоила ему жизни. Когда его лошадь, споткнувшись, сломала себе ногу, Пройас вылетел из седла, а болтавшееся из стороны в сторону копье шедшего рядом шайгекца едва не воткнулось экзальт-генералу прямо в глаз, поранив щеку. Темные воды сомкнулись над ним, соль ущипнула губы, обожгла порез на лице. Тяжесть доспехов давила на спину, пригвоздив его к каменистому дну. Пузыри воздуха потоком струились из его рта – видимо, он кричал.
Затем чьи-то руки вытащили его, задыхающегося и плюющегося, на поверхность. Солнечный свет ужалил Пройаса сквозь слезы, разорвав мир на волокна теней и сияния. Сквозь стекающую по лицу отвратную жижу он увидел Келхуса и успел запаниковать еще до того, как понял, что в действительности перед ним Кайютас – Кайютас, взирающий на запад, в сторону Антарега. Воды пенились и бултыхались от шагов идущих вброд воинов Ордалии, и Пройас мог видеть бесчисленные бородатые лица, обращенные в ту же сторону.
Он вновь посмотрел на Кайютаса и вдруг понял, что ранее никогда не видел на его лице ничего, напоминающего страх или удивление.
До этого самого мига.
А затем он услышал это – невероятно отчетливо, учитывая стоявший вокруг оглушительный шум.
Возлюбленный некогда голос.
Антарег. Земля, расколотая и изломанная самым причудливым образом: склоны изрезаны трещинами и расселинами, скалы уступили напору бессчетных столетий, хлеставших их дождями и обтачивавших ветром. Громады утесов будто завалились на юго-запад – словно сокрушенная гора сама прислонилась к побережью и собралась там умереть. Море Нелеост. Безмятежные аквамариновые просторы полны косяками торчащих над волнами белесых спин, покрыты целыми коврами, сотканными из мертвых тел, и водоворотами мерзкой фиолетовой жижи. Даглиаш. Очертания башен и парапетов нависают над вздымающимися от моря отрогами. Орда. Ужасные, полинялые полчища простираются по предгорьям и склонам, словно чудовищное пятно на теле прокаженного – омерзительная сыпь из мириадов стиснутых фигур и лиц, палево-бледных, будто паучье брюхо.
Сибавул Вака в одиночестве прокладывал свой путь сквозь нечеловеческое кишение, с отталкивающей безучастностью взирая куда-то вперед. Ряды гнусных созданий один за другим расступались при его приближении, существа огромными массами начинали отпрыгивать, царапаться и суетиться, спасаясь бегством. Тех из них, кто, будучи опрокинутым, оказывался в непосредственной близости от него, охватывал паралич; в его тени они могли лишь слабо подергиваться, рыдать и хрипеть. Мимоходом он колол этих созданий копьем, протыкая сочленения их грубых доспехов, пронзая их шеи или лица, и равнодушно двигался дальше.
