Маловеби бездумно нашарил в своей мантии Эрзу амулет в виде железной чаши. Ледяной ужас рвал когтями его внутренности.
– Фанайял, – прокричал он, – скорее ко мне!
А затем его мысли сплелись запутанным узлом, и он уже возносил монотонный речитатив, заполняя сознание помышлениями, ему противоположными. Творил священную и кощунственную Песнь Извы. Он увидел, как падираджа отчаянно ринулся к нему, но споткнулся о выставленную Наннафери ногу. Фанайял тяжело рухнул, растянувшись на алых коврах, расшитых золотыми узорами в виде райских кущ. Маловеби был слишком хорошо обучен, чтобы колебаться: Чаша Муззи раскрылась над ним сияющим бастионом, призрачная Аналогия амулета, что он сжимал в своей левой руке…
Ведь он догадался, кто именно обрушился на них всей своей мощью.
Наннафери вскочила на ноги и принялась пинать простертого Фанайяла в голову, яростно визжа:
– Свинья! Свинья!
Она не остановилась даже тогда, когда колдовской голос начал разрывать шатер по дуге – сперва медленно, а затем резко, словно вращающееся колесо стремительно мчащейся повозки – до тех пор, пока они не обнаружили, что стоят посреди вихря обломков, защищенные хорой, как смутно осознавал Маловеби. Небеса заходились криком. Войлочный купол шатра взмыл, унесенный ураганным ветром, и дневной свет хлынул внутрь, наполнив открывшееся внешнему миру безумие яркими красками и забрызгав его мечущимися тенями.
И Маловеби наконец увидел его…
Святого аспект-императора Трех Морей.
Его метка была какой-то неправильной и ужасающе тошнотворной. Нимилевые звенья его хауберка вскипали в хаотично мелькающих потоках света белыми и серебристыми отблесками. И в то же время в его облике заметны были следы дальнего и трудного пути – спутанная грива золотистых волос, неухоженная борода, заляпанные сапоги, измазанные в грязи пальцы. На нем был отороченный соболиным мехом плащ, который колыхался и хлопал за плечами. А на его боевом поясе висели, болтаясь вокруг левого бедра, знаменитые декапитанты, наружностью своей напоминавшие изменчивые ночные кошмары.
Не проявляя интереса к Маловеби, Анасуримбор Келлхус, словно видение из жесточайших саг, двинулся прямо к падирадже и первоматери. Глаза его сверкали, как отполированный ветром лед. И действительно, сияние окружало его голову и руки: призрачные золотые отсветы, круглые и незамаранные Меткой.
Пораженный чародей Мбимаю не мог сойти с места. Его мутило.
Чертов Ликаро!
Аспект-император толкнул Псатму Наннафери на землю и, схватив несчастного падираджу за глотку, поднял его, словно тот был ребенком! Старые враги воззрились друг на друга так, что казалось, будто сейчас они падут, рассыпавшись под этими взглядами грудой обломков. Ветер выл и ревел, воспроизводя звуки, подобные рвущейся ткани или воплям диких кошек. Меньшие завихрения пыли втягивались в большие, превращая то, что раньше было гаремом, в темный, мрачный тоннель, рассыпающийся клубящимся туманом при соприкосновении с призрачным панцирем Чаши Муззи. Полубессознательный Фанайял слегка трепыхался в солнечном свете.
Аспект-император вглядывался в него, словно желая убедиться, что тот понял, кто именно сокрушил его.
Столь потрясающая демонстрация мощи! Стоять в самом сердце вражеского войска, диктуя, кому жить, а кому умереть, оставаясь при этом неуязвимым…
Осознав свое положение, падираджа ощутил недостойный мужчины приступ ужаса.
– Ты сам затеял все это! – прогремел аспект-император.
Маловеби увидел, как губы падираджи шевелятся…
А затем он падает на землю, словно веревка. Маловеби покачнулся, осознав абсолютную окончательность свершившегося, и, лишь сделав шаг в сторону, сумел восстановить равновесие. Фанайял аб Каскамандри мертв…
Мертв!
Святой аспект-император Трех Морей повернулся к хохочущей первоматери: она распростерлась на расшитых коврах. Он заставил ее подняться на ноги, избавив меж тем от унижения, которому подверг Фанайяла.
Непокоренная, она стояла, хихикая, в тени его овеваемого ветрами облика.
– Матерь! – вскричала она в небеса за его плечами. Буря, обрушенная на них аспект-императором, разорвала ее одежды, словно свора собак, набросившихся на полотенца. – Приготовь же мои чертоги! Ибо я прихожу, отдавши – отдавши все без остатка. Умирая за то, что осталась верной Тебе!
– Моя сестра, – произнес Анасуримбор Келлхус, – больше не может спасти тебя.
– И все же ты явился сюда, – с восторгом взвыла она, – явился, чтобы обрести свою погибель!
– Сотня слепа и не замечает угрозы Не-Бога. И более всех Мать Рождения.
– Тогда почему, – взвизгнула от смеха она, – почему я помню это? Добрая Удача поглотит тебя еще до того, как кончится день.
Святой аспект-император Трех Морей выказал в ответ не более чем легкое любопытство.
– Можно быть всюду и оставаться слепым, – молвил он, – можно быть вечным, но ничего не помнить.
– Саг твердит освободившийся демон! Обретшие плоть мерзость и ужас! Бездонный голод!
– И даже бесконечность может вздрогнуть от изумления.
Анасуримбор схватил Псатму и обрушил на нее свою мощь единым движением, его правая рука сжала ее лоб, от звуков его голоса сама реальность затрещала по швам. Ослепительное сияние охватило ятверскую ведьму. Маловеби поднял руку, чтобы прикрыть глаза, но слишком поздно, и поэтому, когда аспект-император отвернулся от разверзшегося светопреставления, моргающий чародей узрел лишь подступившую к нему могучую тень.
Один из висевших у келлхусова бедра декапитантов, казалось, беспрерывно корчил какие-то бесноватые гримасы, словно пытаясь его о чем-то предупредить. Псатмы Наннафери нигде не было видно.
– Как думаешь, Мбимаю? – обратился к нему аспект-император. Его голос каким-то сверхъестественным образом проскальзывал сквозь рев окружившей их бури, да и говорил он так, словно вел беседу за обеденным столом. – Как считаешь, Ятвер позволит ей увидеть это?
Чародей Мбимаю стоял, ошеломленный и парализованный, – ранее он не мог бы даже вообразить, что так бывает.
– Ч-ч-что? – пробормотал он.
Затем он услышал это – жуткий крик, пробивающийся меж порывами ветра:
– Ма-а-ате-е-ерь!
Отдаленный зов… или близящийся?
Маловеби нахмурил брови и затравленно глянул в небеса, успев увидеть кувыркающуюся и брыкающуюся Псатму Наннафери за мгновение до того, как она растеклась розовой плотью и разбрызгалась алой кровью по куполу Чаши Муззи.
– Ее падение, – сказал Танцующий в Мыслях.
Посланик Зеума отчего-то закашлялся, а затем пошатнулся и упал на колени.
Эсменет легонько поглаживала девичьи волосы, не касаясь того, что натекло под них.
– Нет-нет-нет-нет-нет, – рыдала и стенала она, нянча разбитую голову дочери.
