Он задержался, пропуская вереницу рабов и слуг, несущих огромное тело, серое от пыли и почерневшее от потери крови. Когда они проходили мимо, он опознал эту кучу мяса как Нгарау. Из дряблых губ толстяка свисали, болтаясь, нитяные струйки наполовину свернувшейся крови. Юный имперский принц стоял, дрожа от напряженного ожидания, игнорируя носильщиков и проявления их беспокойства. Мальчишка-раб, не старше его самого, тащился за ними следом, глядя на него широко распахнутыми, вопрошающими глазами. Заметив какое-то движение за его окровавленной щекой, Кельмомас успел увидеть, как Иссирал пересек следующий, выходивший в зал коридор, – мелькнули призрачные очертания, смазанные и неясные не из-за скорости или какой-то особой одежды нариндара, но из-за его неестественной целеустремленности.
Кельмомас стоял, оцепенело взирая на теперь уже пустой коридор, в ушах у него звенело. Сердце успело ударить несколько раз, прежде чем он осмелился помыслить о том, что ему было явлено, – об Истине, сражающей наповал своей очевидностью…
Отягощенной ужасным предзнаменованием.
Четырехрогий Брат еще не закончил с Анасуримборами.
Неисповедимы пути, которыми устремляется наша душа.
Как она мечется, когда ей стоит быть безмятежной.
Как отступает, когда стоит сражаться, орать и плеваться.
Чаша разбилась под свирепым напором блистающей Воды. Маловеби сплюнул кровь изо рта, лицо онемело от удара, которым аспект-император поверг его наземь. Амулет дергался в кулаке, пылая, словно подожженная селитра, но чародей так и не бросил его, ибо могущество этой магии заключалось в связи между амулетом и человеческой волей. Вместо этого он, продолжая удерживать в своей руке плюющуюся огнем чашу, поднялся на колени, пошатываясь от тяжкого испытания, которым стала для него столь ужасающая демонстрация Псухе.
Ему послышалось, что Меппа кричит… где-то.
Или, быть может, это его собственный крик…
Метагностические Напевы вновь взошли жуткими побегами на лике сущего, и сверкающий водопад канул в небытие. Рев ветров Метагнозиса объял и поглотил грохочущие потоки Псухе. Маловеби устремился вперед, терзаясь от жуткой боли, пульсирующей в искалеченной руке. Странная решимость объяла и подхлестывала его с тех самых пор, как растворились остатки Чаши Муззи. Морщась и щурясь, он втиснулся в основание колдовского вихря. Декор и обстановка, как и обрывки самого фанайялова шатра, кружась, проносились над головой. Куски войлока, ковры и клочки тканей, описывая круги, яростно трепыхались, словно крылья летучих мышей, затмившие солнце. Он больше не чувствовал движения хор на внешней стороне воронки: воины пустыни, казалось, отступили, когда появился Меппа…
И когда они услышали весть о том, что Фанайял аб Каскамандри действительно мертв.
Черная вуаль обращала в тени все, бывшее плотью, и в плоть все, бывшее светом. Пригнувшись под яростным натиском бури, чародей Мбимаю с раскрытым ртом взирал на происходящее. Меппа все так же висел в небесах, извергая потоки испепеляющего света. Окутанный ослепительно сияющими Оберегами аспект-император стоял внизу – в двух шагах от белого как мел трупа падираджи. Геометрическая мозаика пересекающихся плоскостей пронзала каскады Воды не более чем в локте над ним, отражая и отводя вверх по дуге это всесокрушающее сияние.
– Тебе придется иметь со мной дело, демон! – неистовствовал с небес последний кишаурим. – Ибо я извергся из твоего треклятого колеса! Твоего горнила!
Маловеби сорвал омбу и взглянул на изливающуюся Воду незащищенным взором.
– Ибо я – изгнанный сын Шайме!
Его щеки, залитые слезами, струящимися из-под серебряного забрала, блестели отсветами закрученного спиралью сияющего потока. Обернувшийся вокруг его шеи аспид казался петлей, на которой кишаурим был повешен на небесах. Но в действительности там его удерживала лишь собственная мощь.
– Напев, лишивший жизни мою семью, ныне стал моим именем!
И по мере того как возрастала звучащая в его голосе исступленная ярость, набирало силу и неистовое сверкание Воды.
– И я поклялся, что когда-нибудь я гряну на тебя! Гряну, как потоп!
Блистающие Абстракции противостояли все выше и выше вздымающимся валам, способным, казалось, перехлестнуть и затопить даже горы.
– И низвергну такую Воду… – возопил Меппа.
Все сущее шипело, словно песок, сквозь который струятся приливные волны.
– …что обратит тебя в пепел!
Меппа, чье бешенство уже достигло подлинного безумия, взвыл в каком-то остервенелом умоисступлении. Казалось, весь мир потемнел от ослепительного сверкания его страсти. Бьющие потоки света превратили его силуэт в подобие солнечной короны.
Все это время аспект-император, окруженный сиянием столь неистово-белым, что сам он казался лишь наброском, выполненным углем, продолжал творить свой Напев. Метагностические плоскости, разворачивающиеся над его головой, казалось, давно поглотил собой блистающий поток, но удивительным образом они по-прежнему отбрасывали накатывающие валы бирюзовой Воды. И в это мгновение чародей Мбимаю осознал, что сейчас он может вмешаться. Само грядущее явилось к нему сокрушительным бременем выбора. Он понял, что стал тем, кто может поколебать равновесие, крохотным зернышком, способным склонить чашу весов. Весов, на которые брошены империи и цивилизации. Ему нужно лишь спеть вместе с Меппой…
Обрушиться на аспект-императора!
Он застыл, пораженный значимостью этого мига.
Ему нужно лишь…
Водонос Индары взвыл от гнева и неверия.
И петь стало поздно, ибо Анасуримбор Келлхус вскинул руки, завершив свой Напев. Дыхание Маловеби перехватило, когда он узрел, как разворачиваются замысловатые Метагностические Абстракции в своей испепеляющей мощи. Одни геометрические узоры порождали другие, дюжины головоломных фракталов загибались вверх и, подобно оленьим рогам, смыкались вокруг Меппы и вспыхивали, поражая его всплесками огня. Тень последнего кишаурим дрогнула.
Маловеби изумленно моргнул, когда блистающие потоки Воды внезапно исчезли, сменившись обычным, унылым солнечным светом. А затем он увидел, как последний кишаурим в дымящихся одеждах тяжко падает на землю с небольшой высоты, а его черный аспид болтается как веревка. И колдун зашатался, осознав, что все, чему он был свидетелем – все! – рассеялось прахом, столкнувшись с самим фактом бытия стоящего перед ним невозможного человека! Устремления обездоленного народа. Последнее и ярчайшее пламя Псухе. Интриги Высокого и Священного Зеума, да что там – даже козни ужасающей Матери Рождения.
А затем святой аспект-император Трех Морей воздвигся с ним рядом и, схватив его, словно рыночного воришку, повлек за собой. Взгляд Маловеби зацепился сперва за лик одного из декапитантов, а затем за бессознательное тело Меппы, распростертое на темно-вишневом ковре. Келлхус воздел чародея над землей. Черные одеяния Маловеби гипнотически колыхались под безучастным взором небес…
