Как он видел всегда.
Дар Ятвер прозревает себя, беззвучно вжимающегося в громадную колонну. Слышащего эхо, гремящее в сумраке изысканно украшенного зала:
– Что ты наделала?..
Матерь топчет стопою своею лик Творения.
Сама Жизнь спотыкается. Своды зала расцепляются и устремляются вниз.
Его меч вихрем прорывается сквозь завесу обломков.
Слеза бездонным колодцем зреет в зенице Матери. Творение будто молотком колотит по всему земному, что явлено.
Демон пляшет, избегая падающих сводов, дивным образом поддерживая свою шатающуюся жену.
– Эсме?
Его сломанный меч мечется из стороны в сторону, отводя, словно волшебным желобом, завесу падающих обломков.
Матерь роняет Слезу. Вся необъятная кровля зала оседает, а затем рушится осколками мраморного великолепия.
– Лови, – взывает императрица.
Он терзает плоть на своих ладонях, испивая полной чашей дар Матери.
– Эсме?
Слеза истекает впустую, оставляя лишь корку соли на его горле и левой щеке.
Матерь топчет стопою своею лик Творения. Селеукарская сталь рассекает пелену осколков, волшебным желобом отводя их в сторону, как отводила всегда. И погружается в горло его. Нечестивая мерзость хрипит, задыхаясь, как извечно хрипела и задыхалась…
Шлюха Момемнская издает крик, в котором слышится страсть, превосходящая просто радость или просто страдания.
Ее муж изумленно глядит, исчезая под опрокидывающимися опорами огромного зала.
Простерши руки, Дар Ятвер смотрит наверх, обозревая то, что осталось от сводов, и заключая в объятия уже случившееся.
Императрица взывает:
– Лови.
– Видишь? – безмолвно верещал имперский принц своему близнецу. – Видишь!
Игра. Все время это была игра!
Оставалось лишь только играть.
Игра была всем, что имело значение.
Он взбежал по Ступеням процессий вслед за своей матерью, мельком бросив взгляд в уцелевшее Великое зеркало и увидев там лишь ангелоподобного мальчугана, чумазого и перепачканного кровью, ухмыляющегося, как, возможно, решили бы многие, странно и неестественно. А затем пещерный сумрак имперского зала аудиенций окружил и объял его, и он увидел свою мать, стоящую в бледном, лишенном оттенков свете, исходящем от проема на месте отсутствующей стены. Мальчик беззвучно крался между колоннами и тенями меньшего придела, пробираясь к западной части огромного зала. Довольно быстро он обнаружил Ухмыляющегося Бога, стоящего у одного из поддерживающих своды столпов так, что его нельзя было заметить с того места, где остановилась она. Его охватил жар, столь очевидны были возможности… и уязвимости.
– Пожалуйста… – возрыдал Самармас из ниоткуда. – Окликни ее…
Их мать стояла на нижнем ярусе зала аудиенций. Ее руки распростерлись, она склонила голову, подставив лицо под потоки холодного света, словно ожидая чего-то…
– Окликни ее!
Миг этот показался ему мрачным и восхитительным.
– Нет.
И затем он ощутил ее, выворачивающую желудок, тошнотворную Метку, и понял, каков настоящий приз в той игре, в которую они тут играли.
Отец!
Да. Четырехрогий Брат охотится за отцом – тем, кто был для него человеком и наиболее устрашающим, и ненавистнейшим!
Кельмомас застыл от изумления и ужаса, а затем едва не вскричал от прилива свирепой убежденности. Он все это время был прав! Порывам его души присуща была их собственная Безупречная Благодать – их собственная Добрая Удача! Теперь это виделось совершенно ясно – и то, что уже случилось, и то, что еще произойдет…
Мать в оцепенении преодолела пространство, где люди обычно передвигались лишь на коленях, ее одежды зашуршали, когда она приблизилась к участку пола под Мантией. Имперский принц следил за ее продвижением из сумрака колоннады, на лице его, сменяясь, корчились гримасы – то радостные, то злобные, то гневливые. Душа его дурачилась и отплясывала, пока тело продолжало подкрадываться все ближе.
Ну разумеется! Сегодня! Сегодня тот самый день!
Боевые рога металлическими переливами все еще гудели в отдалении. Мать остановилась на самой нижней ступени тронного возвышения. Сияние неба выбелило ее опустошенный лик.
Вот почему Момемн разорвало на части! Вот почему так щедро лилась кровь Анасуримборов!
Она увидела отца, но предпочла не узнать его, ожидая приближающееся видение так, как ждала бы обычного подданного, а потом… она просто осела пустым мешком у его ног. Отец подхватил ее и опустился рядом на колено, демонстрируя такую же сокровенную близость, какую мальчику приходилось видеть меж ними ранее. Ее образ поплыл в его глазах, искаженный отвратной близостью его Метки.
Вот! Вот почему явился Князь Ненависти! Чтобы посетить коронацию нового и гораздо более щедрого государя. Того, кто мог бы смеяться, сгребая воющие души в топки Преисподней! Размышляя так, мальчишка вовсю напевал и хихикал, и в душе своей он уже прозревал все это – величие, ожидающее его в грядущем, поступь истории, той, что уже свершилась! Кельмомас Первый, наисвятейший аспект-император Трех Морей!
Окруженный ореолами эфирного золота отец стоял на тронном возвышении, поддерживая почти что лишившуюся сознания мать и вглядываясь в разбитую чашу ее души…
Внезапно он выпустил маму из рук и воздвигся над ее стонами ликом, очерченным тенями и светом.
– Что ты наделала?
Краешком глаза Кельмомас заметил какое-то движение – Иссирал показался из-за колонны, скрывавшей Его: готовящегося разить Четырехрогого Брата.
Он мог бы помочь. Да! Он мог бы отвлечь отца. Точно! В этом его роль! Вот как именно все это уже случилось! Он чуял это всем своим существом, ощущая костями сгущающееся… предвестие.
Уверенность, твердую как кремень, тяжкую, как железо… Ему нужно всего лишь свидетельствовать, всего лишь быть частью событий, что уже случились.
– Ма-амо-очка-а-а! – плаксиво завопил он из своего укрытия.
И отец, и мать обернулись на крик. Отец сделал всего один шаг…
Имперский принц взглянул на нариндара, своего инфернального партнера по заговору, ожидая увидеть нечто иное, чем почти обнаженного человека, который отупело взирал на него…
Разумеется, выглядя при этом скорее богоподобно.
Нариндар затряс головой, рассматривая собственные руки. Из ушей его хлынула кровь.
И это показалось Кельмомасу бедствием бо́льшим, чем всякое иное несчастье, когда-либо пережитое любым имперским принцем, ниспровержением самих основ, перевернувшим с ног на голову все содержимое его мира. Он просчитался, осознал мальчишка. Какая-то неправильность сдавила его нежное детское горло, словно леденящая сталь прижатого к глотке ножа…
