Синелицый со всей силы врезал Ахкеймиону по губам, когда тот осмелился вымолвить какой-то вопрос, и теперь они стражу за стражей идут в абсолютном безмолвии – крохотный очаг колдовского света, окруженный конной лавой диких наездников. Очаг, плывущий сквозь косматую мглу. Мимара поддерживает свой живот, прогоняя волны подступающей тошноты. Нерожденный младенец беспокоится и постоянно пинает ее изнутри. Дважды она спотыкается, но мальчик подхватывает ее, удерживая от падения. Ей хорошо знакомо это состояние – смешение воедино пульсирующего страха и изнеможения, из-за чего движения ее души все больше и больше наполняются замешательством. Успокоением и даже более того – истовым пламенем убежденности, какой она раньше и не ведала, одаряет ее лишь открывшееся Око. Ужас, окутавший ее мысли, исходит из понимания, что это скюльвенды, но теперь ей мнится непоколебимая уверенность не только в том, что они обречены на страдания и муки, но и в том, что их ожидает в итоге чудесное спасение.
Приходит в голову мысль помолиться. Вместо этого она обнимает живот.
Ш-ш-ш, малыш. Не бойся!
От Синелицего смердит прокисшей мочой. Неплохой способ отвадить всех этих насекомых, решает она, хлопая себя по щеке. Раскинувшаяся над ними чаша небосвода немного светлеет. Одиночные звезды подмигивают им сквозь рваную лоскутную дымку, окутавшую небеса. Земля становится все более коварной, покрытой выпирающими камнями и испещренной рытвинами. Лиственный полог редеет, а затем пропадает, и они оказываются на полукруглом уступе над широкой речной поймой, запертой между гигантскими скалами. Огни военного лагеря не слишком многочисленны, но ведь и ночь уже на исходе.
Сияет Гвоздь Небес, вонзенный в чашу небосвода.
Синелицый ведет их вниз по склону, между циклопическими скалами, поросшими на всю высоту травой и кустарником. В воздухе витают запахи дыма и человеческого дерьма. Пленники ожидают в бездействии, пока Синелицый совещается с одним из воинов сопровождающего их отряда – по виду его командиром, седовласым вождем, щеголяющим в старинном кианском шлеме. Мимара замечает, что губы Ахкеймиона движутся сами собой, как обычно движутся губы опустошенных, усталых стариков, перечисляющих раз за разом свои горести. Вспыхивающая с новой силой тревога гонит прочь усталость, и та отступает куда-то на край сознания.
Седовласый бьет свою лошадь пятками, побуждая ее умчаться галопом в раскинувшуюся перед ними темноту. Синелицый дает сигнал к продолжению пути.
Они входят в спящий воинский лагерь и минуют его. Лишь малое число шатров-якшей виднеется в темноте, большинство воинов дремлют прямо под открытым небом, рядом со своими лошадьми, личинками свернувшись под войлочными одеялами. Между лежащими людьми не оставлено никаких тропок или промежутков, поэтому везде, где ступает небольшой отряд, их встречают ругательствами и хмурыми взглядами. Мимару приводит в замешательство яркий блеск льдисто-голубых глаз скюльвендов, сияющих в свете Суриллической Точки. Во всем мире лишь их глаза выглядят так, как будто все они – глаза одного человека, смотрящего с множества лиц.
От всех воняет мочой так же, как и от Синелицего. Один из каменных столбов, что высятся на равнине, воздвигается прямо перед ними, уродливый силуэт, рассекающий безграничность ночного небосвода. Она замечает на его вершине танцующие всполохи костра. Многочисленные якши, подобные шляпкам грибов, устилают виднеющееся в сумраке основание скалы. Спешившийся седовласый вождь уже ожидает их там. Синелицый свистит, и весь отряд лучников – носителей хор – сходит со своих лошадей. Она чувствует, как скользящие во тьме рыбки собираются в стайки по две, по три, следуя за владельцами Безделушек… Слез Бога.
Она берет старого волшебника за руку, пытаясь унять его дрожь. Он в ответ оделяет ее диковатым, косящим взглядом, подобным взгляду лошади, окруженной лесным пожаром. Мальчик же просто взирает на все вокруг с непроницаемым любопытством, как и всегда. Суриллическая Точка явственно подчеркивает сходство мальчишки с его дедом, так же как и его отросшие волосы.
Впервые Мимара понимает, что он ее племянник.
Синелицый держит путь вверх по склону одинокой скалы, следуя за Седовласым. Когда путники колеблются, один из скюльвендов толкает Ахкеймиона вперед, достаточно грубо, чтобы его борода коснулась плеча. Чувствуется какая-то обреченность в том, как старый волшебник собирается с силами, чтобы начать подъем. Внезапно она понимает, что ее пугает отсутствующее выражение его лица, причем даже в большей степени, нежели жестокость скюльвендов. Когда обстоятельства слишком давят на человека, он часто теряет терпение – вместе с жизнью…
Она знает это слишком хорошо.
Еще больше лишенных рисунков и украшений, бесцветных палаток теснится на неровной вершине скалы. В воздухе витает запах паленой баранины. Синелицый ведет их к одинокому столбу дыма, возносящемуся вверх – в морозное безмолвие. Тлеющие угли разбрасывают мерцающие искры, и те кружатся в холодном воздухе, а затем превращаются в улетающие прочь белесые хлопья, подобные крыльям ночных мотыльков. Она неохотно идет вперед, на фоне ярко горящего костра скюльвенды все больше пугают ее. Пламя хрипит и плюется, ревет и стонет, как рваный парус, наполненный ветром. Сквозь его всепожирающее сияние она различает сваленные в кучу туловища и конечности, сплетенные подобно клубку дождевых червей. Приходит понимание: они развели костер из шранков.
Ахкеймион позволяет Суриллической Точке мигнуть и тихо угаснуть.
Они стоят на каких-то руинах, решает Мимара, – еще более древних, чем ставшая уже привычной седая старина, искрошенных временем до такой степени, что камни нераздельно слились с природой: длинная непрерывная линия, гнутый цилиндр, камень, согнутый подобно локтю.
Синелицый ведет их мимо жуткого костра в ложбину, которая им, освещенным сиянием яростного пламени, кажется прямоугольным прудом, залитым чернилами. Кто-то ожидает их там. Девять человек сидят вдоль края ложбины, обратившись спинами к груде горящего жира и кожи, лица их погружены во мрак. Еще один расположился у дальнего края – узковатый в плечах, но длиннорукий. Пламя оттеняет его черты, подчеркивает обнаженные руки, испещренные, словно тигриными полосками, глубокими тенями и увитые ручьями вен. Человек, внушающий почтение одной своей каменной неподвижностью. Множество кольев вздымается над покрытой мхом насыпью из битых камней за его спиной. На кольях висит нанизанная на них брюхом лошадь – влажная плоть, истекшая кровью, чудовищное привидение, мертвенно-бледное в свете костра. В седле же осел убитый скюльвендский воин, подпертый палками, точно пугало.
Следуя за Синелицым, они погружаются во тьму, внимательно глядя себе под ноги, чтобы не переломать их. Мимара останавливается там, куда он указывает ей и мальчику, – напротив тех девяти. Ахкеймиона он толкает к центру ложбины. Споткнувшись, старый волшебник падает и исчезает во тьме, будто свалившись в пропасть. Мимара громко кричит, думая, что в тени скрыта яма, но тут же замечает переливающийся блеск нимиля и мохнатые космы гнилых шкур. Ахкеймион восстает, поднимается на ноги, подобно святому мужу, которого поносят язычники. И настолько безупречно это впечатление, что кажется, будто сама тьма сейчас осыплется с него и канет бесследно, как уносит прочь ветер сухую листву.
