Скюльвендский Король Племен взирает на него без слов и без тени чувств. Он моложе, чем она ожидала, но холоден, как окружающие руины. Его волосы черны и растрепаны, словно осенние травы. Его лицо излишне грубое – черты, скорее подобающие крестьянину, не позволяют ему быть привлекательным, однако за ними таится ум слишком изворотливый, чтобы не оказаться порочным. Взгляд его белесых глаз пронзителен, но она чувствует, как он быстро скучнеет, становясь из-за этого еще безжалостнее.
Мимара стоит, тяжело дыша под тяжким грузом своего раздувшегося чрева. Костер свирепо плюется искрами, закручивается языками пламени. В слепящем сиянии его изгибов девять фигур видятся ей не более чем силуэтами, темными очертаниями. Лучники с хорами стоят поверху, вдоль края ложбины, их стрелы готовы разить.
Все недвижимы, лишь двое воинов подбрасывают в огонь еще одну тушу. Гвоздь Небес щурится и цветет над ними, указывая путь на Голготтерат.
Ее глаза привыкают к темноте. Она замечает, как Ахкеймион изо всех сил то сжимает, то отпускает полу нимилевого хауберка, который он забрал из груды пепла, оставшейся от сожженного ими Ниль’гиккаса.
Жир шипит, опаленный огнем.
– Ну, давай же! – кричит наконец старый волшебник.
Но варвар лишь продолжает молча взирать.
– Убей нас, и покончим с этим! – вновь кричит Ахкеймион, его отвращение столь очевидно и глубоко, что это почти забавно.
– Женщина, – едва слышно молвит Мауракс глухим голосом. – Она твоя?
От того, что он даже не смотрит при этом в ее сторону, вопрос звучит совсем уж зловеще.
Ахкеймион с ужасом взирает на него.
– Че… чего? – заикается он, затем сглатывает и, задыхаясь, облизывает губы. Что-то вроде нисшедшего смирения, казалось, успокаивает его. – Чего тебе нужно от нас?
Скюльвендский Король Племен склоняется, расставив локти и положив руки на колени. У него вид человека, разговаривающего с полоумным.
– Мигагурит говорит, что твоя Метка глубока… Что ты, как это называется в Трех Морях, колдун высокого ранга.
Ахкеймион бросает на Синелицего короткий взгляд. Свет костра создает из его бороды и волос ореол, обрамляющий голову.
– Да, это так.
Оценивающий взгляд – один из тех, в которых таится и величие королей, и невежественное тщеславие варваров.
– И что же привело столь важную персону и его беременную бабу в эти дикие пустоши?
Усмешка искажает лицо колдуна. Он поднимает руку и чешет в затылке, трясет головой, пребывая в сомнениях. С безумием покончено – он собрался, понимает Мимара. Он, в своем застарелом упрямстве, расквитался бы с Блудницей даже ценой собственной жизни. Будь он один – все закончилось бы солью и вознесшимся пламенем, знает она.
Но он не один. Он бросает на нее взгляд и, несмотря на белые отсветы пламени, искажающие его черты, она знает, что этим взглядом он умоляет и о прощении, и о дозволении.
– Мы ищем… – говорит он с решимостью сломленного испытаниями мужа, – ищем Ишуаль, тайное убежище дуниан.
Мауракс даже не моргает, взгляд его остается непроницаемым.
– Ты пошел на такой риск, – невнятно бормочет он, его взгляд упирается в Мимару, а затем возвращается обратно к старому колдуну. – Что же там, в этой Ишуали, такого, что стоило бы настолько дальнего и опасного пути?
Ахкеймион недвижим.
– Истина о святом аспект-импера…
– Ложь!!! – гремит голос одного из девяти.
Тень восстает на краю ложбины. Первый из девяти, сидевших там, теперь высится над старым волшебником. Яростное сияние пламени слепит глаза, черты его лица и телосложение погружены во мрак, но ей не нужно видеть их, чтобы понять, кто здесь подлинная сила. Кто настоящий Король Племен. И исходящая от его тела, жилистого и плотного, угроза, и рычащая злоба в его голосе без тени сомнений именуют его…
– Ты… – хрипит старый колдун.
Человек презрительно сплевывает. Она не видит, но чует его голодный оскал.
Лицо Ахкеймиона, на котором играют отблески пламени, читается как открытая книга и выдает его изумление.
– Но они сказали, что ты мертв, – бормочет он.
Скрипучий голос:
– Так и есть… Я мертв.
Белое пламя, охватившее горящего шранка, все сильнее погружает лицо скюльвенда во мрак. Она скорее чувствует, чем видит его взгляд, скользящий по ее лицу и животу… и затем, как будто по какой-то безумной прихоти, взмывающий к звездам.
– Мертвый, я пересек пустыню. – Голос его, казалось, способен раскалывать деревья и крушить камни. – Мертвый, я напился крови стервятников. Мертвый, я вернулся к Народу…
Она буквально ощущает, как его взгляд вновь упирается в старого волшебника.
– И, мертвый, я его покорил…
Остальные скюльвенды отводят глаза – даже Синелицый разглядывает свои сапоги, лишь Мауракс как будто осмеливается смотреть на этого человека прямо.
– У меня недостанет кожи, – произносит могучая тень, – чтобы нести на себе все жизни, что я забрал. У меня не достанет костей, чтобы впитать все совершенные мной богохульства. Я выкован и закален. За поступью моего гнева и моего суда небо темнеет от дыма спаленных трупов, а брюхо Преисподней жиреет и пухнет.
Ужимки и позы. Ханжеские заявления о доблести, свирепости и могуществе. Будь она на Андиаминских Высотах, она бы лишь ухмыльнулась и даже негромко хихикнула – чтобы лишний раз задеть свою мать, святую императрицу. Но не здесь – не с этим человеком, который каждое слово изрекал так, будто закалывал кого-то ножом.
– А как насчет тебя, колдун? Друз Ахкеймион тоже умер или он все еще жив?
Ахкеймион всматривается в его очертания и опускает взгляд, будто столкнувшись с какой-то незримой и неистовой яростью.
– Пожалуй, жив.
И в этот момент разверзается Око.
И она обнаруживает себя в окружении проклятых душ.
– Что бы это значило? – вопрошает Король Племен. – Что скажешь, колдун? Что предвещает наша встреча?
Под взором Ока весь мир сияет. Оно не замечает теней, как не знает ни прошлого, ни будущего. Она зрит его, Найюра урс Скиоату, живую легенду, и не может отвести взгляд. Она видит его душу, какая она есть.
– Я не силен в этом, – парирует старый волшебник. – Тут мы с тобой одинаковы.
Скюльвендский демон скалится. Это выглядит для нее так, словно она смотрит в открытую топку, наблюдая за яростным пламенем. Жар опаляет ее щеки, она щурится от уколов невидимых искр. Грехи волшебника – хотя они и ужасны – не идут ни в какое сравнение со злодеяниями, совершенными этим человеком.
Лающий смех.
– Что ж, значит, и наши цели едины. Ты тоже явился сюда, чтобы стрясти кое-что с того, кто задолжал нам обоим.
