Она бросает на мальчика быстрый взгляд и обнаруживает, что тот, в силу какого-то наития, уже ожидал его. Она хочет крикнуть, чтобы он бежал, потому что знает, знает без тени осознанной мысли, что она и Ахкеймион могут просить и надеяться на избавление, но не мальчик, не осиротевшее семя Анасуримбора Келлхуса.
– Нет, – молвит Ахкеймион, – Консультом.
– Еще одна ложь!
– Нет! М-мы обнаружили тоннели под крепостью. Целый лабиринт, набитый шранчьими костями!
«Беги! – хочет крикнуть она. – Спасайся!» Но она безмолвна. Золотящееся пятно на краю ее поля зрения, вещь-Серве, наблюдает за ней своими бездонными черными глазами. Равнодушными, но замечающими все вокруг.
– Как давно Ишуаль уничтожена? – рявкает Найюр урс Скиоата.
– Я н-не знаю.
– Как давно? – повторяет варвар. Голос его становится все более гулким.
– Г-годы… – заикается Ахкеймион. – С тех пор прошли годы.
Она видит невозможный, невероятный прыжок Серве и следом за этим ощущает, как воздух заполняет пустоту на том месте, где только что был мальчишка. Мерзость делает сальто под войлочными сводами и, перекатившись по земле, вновь яростно прыгает – на этот раз за порог якша. Все происходит столь быстро, что Мимара едва успевает схватиться за голову.
Ее глаза увлажняются слезами изумленной радости, и она изо всех сил старается не расплыться в улыбке. «Ну конечно! – безмолвно кричит она, придерживая живот. – Конечно же, он услышал!»
Он ведь дунианин.
Поднимался переполох, сдавленные гортанные вопли перемещались от одного пробудившегося воина к другому, войско скюльвендов сбрасывало свою дремоту, словно охваченное пожаром, движущимся из его сердцевины наружу.
А мальчик несся – бежал так, как учил его, теперь уже мертвый, отец. Бежал, чтобы вновь суметь выбраться из ловушки…
Выжить.
Он был юным и шустрым. Тело его не было ни невесомым, ни излишне плотным, но как-то загадочно и неуловимо становилось то ближе к первому, то ко второму. Дымом, когда путь его лежал вверх по склону, пучком травы, когда нужно было резко свернуть, камнем, когда требовалось ударить. Он летел мимо ожерелья погруженных в предрассветный сумрак пещер, скюльвендские воины сонно поднимались на ноги, толпясь в замешательстве, протирая глаза и ошалело глядя куда-то в небо, как делают люди, услышавшие резкий, но отдаленный крик. Они едва замечали мальчика, не говоря уже о том, чтобы схватить. Они вообще едва понимали, что происходит.
Он проскользнул мимо них, и они не смогли бы поймать его. Лишь их крики были в силах догнать его ускользающую тень. Хриплые вопли команд пронзили чащу. В стремительном скольжении сквозь темноту мальчик безошибочно отмечал различные направления. Он чувствовал, что преследующие его беспорядочные толпы постепенно смыкаются в ряды. Ему потребовалось лишь резко свернуть, и созданное прозвучавшими приказами подобие упорядоченной погони немедленно рассыпалось, запнулось само за себя, стало бессмысленным хаосом.
Мягкий покров гниющей листвы под ногами. Душный воздух, напоенный запахом леса. Воняющие мускусом воины, плетущиеся где-то сзади. И открывшееся раздолье для долгого бега…
Горящие факелы, качаясь, плыли сквозь черную, рваную завесу зарослей. Воинство скюльвендов превратилось в огромный, подобный муравьиной колонии, организм и теперь, перебирая бесчисленными конечностями, скользило сквозь гниющую лесную подстилку. Когда мальчик менял направление, роящиеся тени мгновенно рассыпались, а затем вновь собирались в единое целое, связанные нитями гортанных команд. Движение вперед замедлилось, хотя ноги его ступали все так же споро. Если сперва он летел подобно брошенному копью, то теперь он порхал, как воробей. Он петлял, постоянно проскальзывая в промежуток, определенный нависшей угрозой или порожденный случайностью. Он видел опоясывающие руки воинов свазонды, мелькающие в свете факелов, взмахи клинков, сияющих лунными отблесками, натянутые и воздетые тугие луки. Множество криков преследовало его по пятам, заставляя прятаться в укрытиях и укромных уголках, которыми изобиловала раскинувшаяся в предгорьях чаща. Слышались мрачные, гневные речи. Щупальца отрядов вытянулись вдоль лесных троп, подчиняясь последней волне приказов и окриков. Мальчик внезапно подался назад, заставляя преследующее его огромное, многоногое существо врезаться в самого себя. Воробей стал досаждающей, мельтешащей мошкой. Он взбирался на деревья, качаясь и прыгая с одной узловатой ветви на другую. Внизу мчались лошади. Он слышал, как стрелы, шипя, проскальзывают сквозь листву, стучат о кору вязов – иногда рядом с ним, но почти всегда где-то далеко позади. Он замечал высматривающие его глаза, искаженные яростью лица. До тех пор пока он имел возможность удивлять скюльвендов и морочить им голову, пока темнота слепила и сбивала их с толку, он мог проходить сквозь их ряды подобно туману и дыму…
Только светловолосая женщина могла бы настичь его.
Та, у которой вместо лица кулаки.
Ахкеймион, казалось, по-прежнему ощущал порывы воздуха, возникшие, когда беглец и его преследователь исчезли снаружи.
– Отзови эту тварь, – тихо сказала Мимара, ошеломленно взирая на Короля Племен.
Найюр откинулся назад и небрежно вытащил из лежавшего позади мешочка небольшое яблоко. Уполовинив его одним укусом, он принялся изучать открывшуюся мякоть – белую, словно толченая известь.
– Отзови эту тварь! – рявкнула Мимара, теперь настойчиво и угрожающе.
– Эта в-вещь! – следом за ней прохрипел старый волшебник. – Скюльвендский дурень! Эта вещь – воплощенный обман! И снаружи, и изнутри! Ложь нагромождали на ложь и соединяли подлогом до тех пор, пока все это не стало глумливой пародией на душу. Найюр! Найюр! Ты спишь с самим Голготтератом! Как ты не видишь?
Варвар схватил колдуна за глотку, поднялся с корточек и одним размашистым движением вздернул его над собой. Ахкеймион пинался, ухватившись за исполосованное предплечье, отчаянно пытаясь как освободить горло, сдавленное его собственным весом, так и держаться подальше от найюровой хоры, оказавшейся чересчур близко к его животу.
– Довольно! – вскричала Мимара.
И, к невероятному изумлению старого волшебника, безумный скюльвенд прислушался к ней и швырнул его на кошму, словно сгнивший пучок соломы. Ахкеймион поднялся на ноги и встал рядом с Мимарой, которая, как и он, могла лишь взирать, озадаченная и пораженная ужасом, как Найюр урс Скиоата, Укротитель Коней и Мужей смеется в манере и нелепой, и безумной – смеется над ним.
Старого мага едва не стошнило. Впервые за сегодняшнюю ночь он по-настоящему уверовал, что сейчас умрет.
– Она! – пролаял Король Племен. – Она видит слишком многое, чтобы по-настоящему узреть хоть что-то! Но ты, колдун, ты и вовсе настоящий дурак! Так тщательно вглядываешься в то, чего увидеть нельзя, что всякий раз бьешься носом о землю у себя под ногами!
Найюр возвышался над двумя взмокшими от пота кетьянцами – невероятный и жуткий с этой своей сеткой из шрамов, сияющих в свете костра.
