Расстроенная, она наблюдала за пустынными всадниками, превратившимися из тонких силуэтов в живых людей. Эсменет планировала поприветствовать их согласно джнанским приличиям, обезоружить женственным соблазном. Но вместо этого обнаружила, что вглядывается во всадников, разыскивая его…
Найти Фанайала оказалось несложно: он был очень похож на своего брата Массара, Обращенного, вместе с ее мужем ушедшего в поход на Голготтерат. Причудливая козлиная бородка, узкое, мужественное, горбоносое лицо, внимательные, глубоко посаженные глаза: все эти черты изобличали в нем сына Каскамандри. Только он один был одет в соответствии с отблесками славы своего отца: голову его венчал золотой шлем, украшенный пятью перьями, грудь прикрывала блестящая нимилевая кираса, надетая поверх желтой шелковой рубахи койяури.
Покорившись припадку ярости, Эсменет завопила:
– Возмутители спокойствия! Убирайтесь в свои нищие дома! Или я засыплю пустыню костями ваших соплеменников!
Настало мгновение полной изумления тишины.
Фаним звонко расхохотались.
– Ты должна простить моих людей, – громко произнес падираджа, преодолевая нахлынувший и на него самого приступ веселья. – Мы, фаним, позволяем своим женщинам властвовать в наших сердцах и… – он с насмешкой покрутил головой, подбирая слова, – и в наших постелях.
Вокруг и позади него послышались новые хохотки. Он огляделся по сторонам с лукавой и по-мальчишески открытой улыбкой.
– И твои слова… смешны для нас.
Эсменет ощутила, что ее свита подобралась в смятении и ярости, однако она была слишком старой шлюхой для того, чтобы подобное презрение и насмешка могли подействовать на нее. В конце концов, ее позор был их собственным позором. Если жены только догадываются, шлюхи знают: чем сильней смех, тем горше слезы.
– А что говорил Фан? – сказала она. – Прокляты те, кто осмеивает собственных матерей?
В наступившей тишине какой-то дурак заржал с высоты на восточной башне, пока под рокот собственных боевых барабанов падираджа обдумывал ответ.
– Ты мне не мать, – наконец проговорил он.
– Но ты, тем не менее, ведешь себя как мой сын, – вдохновенно продолжила она, – непослушный и приносящий несчастья.
На лице Фанайала появилась настороженность.
– Подозреваю, что ты привыкла к несчастьям, – ответил он. – Ты – крепкая и стойкая мать. Но не для моего народа, императрица. Наш дом не покорится никакому идолопоклоннику.
Если прежнее возмущение не оставило на ней следа, эти слова потребовали ответа.
– Тогда зачем тебе переговоры?
Воздетые к небу глаза, словно проявленное по отношению к ней терпение уже утомило его.
– Этот сифранг, императрица-мать. Иначе кусифра, демон, который возлежит с тобой в ангельском обличье и зачинает чудовищ в твоем чреве – твой муж! Да… Он воздействовал на меня с таким хитроумием, в которое ты не поверишь. Я и сам едва могу измерить его! Унижения, которые я претерпел, достойные проклятья поступки, которые я видел собственными глазами! Боюсь, что твой муж был недугом моей души…
Произнося эти слова, он направил своего великолепного белого скакуна к другой стороне столика с золотыми предметами, однако коротким движением поводьев развернул коня обратно.
– Каждый его урок, увы, причинял нам боль! Но мы научились, императрица, научились прятать уловки в уловки, всегда думать о том, как это воспримут, прежде чем вообще начинать думать!
Эсменет нахмурилась. Посмотрела на Финерсу, совет которого читался в полном напряжения взгляде.
– Но ты еще не ответил на мой вопрос, – сказала она.
Фанайал усмехнулся в усы.
– Напротив, ответил, императрица.
И Анасуримбор Эсменет обнаружила, что видит перед собой лицо, более не принадлежащее падирадже… превратившееся в нечто совершенно другое, в лицо существа, чьи щеки, подбородок и скальп были полностью выбриты. А глаза покрыты резным серебряным обручем…
Шпион-оборотень?
Аспид, изогнувшийся черным крюком. Ослепительный синий свет. Она прикрыла глаза руками.
– Вода! – завопил кто-то. – У него Во!..
Защелкали взбесившиеся тетивы.
Кишаурим?
Саксис Антирул обхватил ее огромными лапищами, заставил пригнуться.
Оси движения и света, лысое небо, раскачивающиеся поверхности черного камня, озаренные ослепительным сиянием. Звуки слишком порывистые, слишком короткие, чтобы быть криками, свист выходящего из плоти воздуха.
Укрывавшее ее тело экзальт-генерала истекало кровью, словно потоптанное быком. Вем-Митрити пел старым дребезжащим фаготом. Телиопа выползала из-под искореженных и изувеченных тел, огонь капюшоном поднимался по ее платью, подбираясь к волосам.
– Убейте его! – истошно вопил кто-то. – Убейте этого дьявола!
Колумнарий с плащом в руках повалил загоравшуюся девушку на пол. Эсменет перекатилась на освобожденное дочерью место и больно ударилась головой. Опираясь на колени и руки, приподнялась, заметила хлынувшие наружу стрелы.
Вем-Митрити отошел от порушенных бойниц на свободное место, призрачные Обереги висели в воздухе перед ним. Хрупкий, как палочка, прикрытая огромным облаком, в которое превратилось его черное шелковое одеяние, хрупкий и непобедимый, ибо, шагнув вперед, он чуть повернулся, и она заметила, как молния зреет в его ладонях, на лбу и в сердце. Невзирая на все отягощавшие старика годы, слова его звучали подлинной силой, черпая из эфира великие и жуткие Аналогии.
– Убейте демона!
Она увидела тело Саксиса Антирула на краю стены, среди обломков.
Она увидела ошеломленного Финерсу, с трудом осознававшего, что у него осталась только одна рука.
Она увидела безымянного Водоноса – кишаурим! – восстающего навстречу дряхлому великому визирю.
Она увидела, как черный аспид, бывший его оком, поднимается из его капюшона, блестя, как намасленное железо.
Она поскользнулась на крови, но все-таки устояла на ногах.
Страшно ей не было.
Молния проскочила между чародеем и кишаурим, озарив стены ослепительным блеском. Волосы у Эсменет встали дыбом.
Кишаурим бесстрастно висел в воздухе, наблюдая за сверкнувшим разрядом словно из окна… а затем подпрыгнул к небу, будто его вздернули, развернулся…
Это не простой кишаурим, вдруг поняла она. Это примарий.
Это означало, что Вем-Митрити погиб.
Ее упрямство погубило их всех!
Она извлекла церемониальный нож и начала вспарывать слои своего корсажа. И только спустя несколько сердцебиений осознала, что именно делает. Один из прятавшихся за ней офицеров метнулся вперед, чтобы остановить ее руку, однако она вырвалась, перехватила нож и принялась снова пилить и резать проклятую ткань, то и дело в панической спешке кромсая собственное тело.
