В действительности он не хочет это узнать.
Место, именуемое Анасуримбор Келлхус, вдохнуло все внутренние соображения, нацелив каждое произнесенное слово на душу, утопавшую перед ним в воздухе.
– Благодаря всем связанным с нею страстям нет ничего более чуждого Богу, чем любовь.
Голова на шесте за его спиной.
Как поступит Нерсей Пройас, первый среди королей-верующих, с открытой ему истиной?
Это и было предметом изучения.
Укрытая ковром почва не столько крутилась, сколько вворачивалась, скручивая предметы, слишком фундаментальные для того, чтобы кровоточить. Смятение. Вопросы, пожиравшие вопросы, уничтожая саму возможность вопроса. И инверсии, богохульные вовне и по сути и к тому же предельно губительные в своих последствиях.
Стоящие вверх ногами пророки, доставляющие на Небеса людское слово?
И вывернутый наизнанку Бог?
Мятежные откровения редко являются сразу в целостности. Они подобны тем проволокам, которые айнонцы вталкивают в глотки бежавших и пойманных рабов. Извивающиеся и пронзающие, еще более перепутывающиеся в результате движений обычного пищеварения предметы, удушающие изнутри, убивающие один изнемогающий орган за другим.
Двадцать лет раболепной преданности перевернуты и рассыпаны. Двадцать лет веры, истинной, глубокой, способной объявить убийство святым деянием.
Как? Как воспримут заудуньяни ниспровержение своих самых искренних верований?
Глаза человека дергались, выдавая внутренний жар.
– Н-но… но что ты сказал… К-как должен человек поклоняться?
Келлхус не стал отвечать сразу, дожидаясь неизбежного безмолвного вопроса.
– Сомневайся, – наконец произнес он, захватывая взгляд ученика железным кулаком собственного взгляда. – Вопрошай, но не так, как вопрошают коллегиане или патроны, а так, как вопрошают недоумевающие, как те, кто воистину взыскует пределы своего знания. Просить – значит преклонять колена, значит говорить: здесь да будет конец мой… Но разве может быть иначе? Бесконечное невозможно, Пройас, и поэтому люди имеют склонность скрывать этот факт за собственными отражениями – наделять Бога бородой и желаниями! И называть Оно – Он!
Изображая усталость, он поднес к челу обрамленную золотым сиянием руку.
– Но не так. Ужас. Ненависть к себе самому. Страдание, неведение и смятение. Лишь эти пути образуют честную дорогу к Богу.
Король-верующий поник лицом, подавил короткое рыдание.
– Это место… где ты сейчас находишься, Пройас. Вот тебе откровение. Бог не есть утешение. Бог не есть закон, не есть любовь, не есть разум, не есть любой другой инструмент нашей увечной конечности. У Бога нет голоса, нет облика, нет сердца или разума.
Человек зашелся рыданием… кашлем.
– Бог есть оно, не имеющее формы и абсолютное.
Тихое стенание, одновременно вопросительное и обвиняющее.
Как?
Место, именуемое Келлхус, наблюдало за тем, как король-верующий исчез в собственной сущности и сама суть его человечности растворилась, словно комок песка в быстрой воде. Отмечены отклонения. Предположения исправлены. И над всем расцвела вероятность, во всем разнообразии своих ветвей, новых возможностей, готовых пасть под твердым ножом реальности.
Изолированы причины.
– И что нам дастся за это? – выкашлял человек губами в слюнях и соплях.
Да, мой друг. Как насчет спасения?
– Никаких компенсаций, – ответило Место, – кроме знания.
– Знания того, что мы ничего не знаем!
– Именно.
– И значит?..
Печаль… испытующая печаль.
– Ты видишь? После всех этих лет ты наконец понял.
Мгновение ошеломленного взгляда, опухшее лицо качается, словно на палубе тонущего корабля. Человеку нет необходимости говорить, ибо Место слышит имя.
Ахкеймион.
Место улыбнулось, ибо вещи, катастрофические по своей сути, способны одновременно вмещать и тихую иронию.
– Учитель, которого ты отверг…
Лицо человека исказила гримаса обиды и недоверия. Челюсть отвисла. Губы сложились в беззвучный крик. Слюна паучьим серебром протянулась над пустотой рта…
– Он и есть тот пророк, которого ты всегда искал.
Место обнимало своего рыдающего раба, укачивало его на руках. Запах паленой баранины ниточкой сочился в затворенной палате.
– Так вот кто ты есть.
С горечью, без нотки вопроса. Так, как выносят покойного родича из места плача.
– Обманщик, – промолвило Место. – Лживый…
– Нет…
– Я дунианин, сын Ишуали. Плод чудовищного решения, принятого две тысячи лет назад… чудовищного решения… решения вывести новую породу человека – подобно тому, как люди размножают скотину и собак. Переделать так, как показалось разумным.
Он привлек к себе человека, опустил его вниз, так чтобы бородатое лицо тарелкой лежало на его коленях.
– Меня отправили выследить и убить собственного отца, – рекло Место, – которого отослали в мир передо мной… – Келлхус умолк, чтобы смахнуть прядку седеющих волос с чела человека. – Обнаружив слабость людей, я понял, что отец мой не может не обладать колоссальным могуществом и что мне необходима сила целых народов, чтобы одолеть его.
Конфликт представлений. Во что бы то ни стало опровергнуть те, что властвуют над душами людей. Истина столь же объективно и просто, как и удача, выделяет мертвецов среди побежденных.
– Посему я начал действовать как пророк, всегда отрицая, что являюсь им, зная, что разум мой потрясет тебя и твоих братьев и в конечном итоге вы сами провозгласите меня вашим пророком.
– Нет! Это…
– Так я овладел своим народом и Первой Священной войной…
Место провело длинными пальцами по щеке короля-верующего, от виска к челюсти. Оно знало, что те свирепые и беззаконные дни уже казались нереальными этому человеку. Внутри него остался осадок, оттиск свидетельства вспыхивал время от времени в снах и воспоминаниях. Галька с берега океана, и ничего более. Подобно всем прочим, кто выжил, его непрестанно бросало на берег и затягивало обратно.
– Отец предвидел это, он знал, что испытания, вставшие на моем пути, преобразуют меня, знал, что убийца, посланный Ишуалью, явится как его ученик.
Вздорная ярость. Детский гнев.
– Нет! Этого не мо!..
– Однако было и кое-что, чего он понять не сумел…
Недопустимая нерешительность. Надежда, пробивающаяся сквозь муку, сквозь удушье… мечтающая все обратить вспять, вернуть назад, сделать таким, каким оно было.
– Что? Что?
