– Закон ждет вашего отв…
Из палатки прогудел могучий и знакомый голос, принадлежащий самому Льву Пустыни.
– Пройас? Что ты делаешь здесь?
Саубон появился из-за полога: седеющие волосы примяты шлемом, голый торс, нижняя часть тела в исподнем.
– Я пришел совещаться с тобою, брат мой, – сказал Пройас, едва взглянув на Саубона. – Однако эти псы…
– Ответят передо мной, – отрезал Саубон, подцепляя длинной рукой полог своего шатра. – Каждый из нас идет по жизни собственным путем.
– И они предпочли избрать путь кнута, – ровным тоном проговорил Пройас, глядя на Саубона, в жесткой, присущей Новой империи манере. Не допускающей исключений. Во всяком случае, привычка командовать еще не оставила его.
Король Карасканда пробормотал какое-то галеотское ругательство. Мепиро, Скраул и Богуяр наблюдали за происходящим как обнаглевшие сыновья слишком заботливого и беспринципного папаши. Однако в своей заносчивости – или, точнее, в нежелании скрыть ее – они переступили грань допустимого, и этого уже было довольно. Хмурое выражение на лице Саубона сменилось отстраненным. Они преувеличили собственные возможности, и Пройас с известным удовлетворением отметил, как скисли все три физиономии.
Забыв о прикрытой тряпочкой голове, трое оруженосцев уткнулись лбами в плотно утрамбованную землю. Костерок их заморгал, якобы из-за отсутствия внимания, затрещал…
Пройас впервые удивился, как хорошо видит теперь в темноте.
Откуда явилась такая способность?
– Входи, – позвал его Саубон, приглашая к откинутому пологу. – С законом они познакомятся завтра. Уверяю тебя, брат.
В отношениях с подчиненными благородные кетьянцы держались более отстраненно по сравнению с равными им по рангу норсираями. Вассалы, обретшие видимость в результате какого-нибудь правонарушения, становились невидимыми сразу после наказания. Никаких просьб, никаких проявлений покаяния или доказательств невиновности. И если дело не имело общественного или церемониального значения, никакого злорадства, никаких издевательских заявлений.
Тем не менее Пройас остановился над распростершимися на земле рыцарями, одновременно смущенный и дрожащий от ярости.
Саубон хмуро взирал на его нерешительность, однако ничего не сказал.
Взволнованный и недовольный собой, Пройас миновал собрата и оказался в ярко освещенном шатре, полностью лишившись той уверенности, которую ощущал всего за несколько мгновений до этого. Бледный свет карабкался вверх по полотнищам парусины, запятнанным жизнью и изношенным непогодой настолько, что теперь они напоминали карты, с которых соскребли названия, а потом еще и постирали. Нечто похожее на Зеум нависало над светильником, оставленным возле простой постели. Нильнамеш был пронзен центральным столбом. Полом служила мертвая утоптанная земля, в золотистом сумраке обитали только самые необходимые вещи. Застоявшийся воздух пах потом, бараниной и гнилым сеном. Под двумя висячими светильниками кротко замер светловолосый юноша, не бородатый и не безбородый.
Пройдя мимо Пройаса, Саубон рявкнул: «Уйди!» – и юноша немедленно ретировался. Коротко простонав, воинственный галеот тяжело опустился на ложе, бросил беглый взгляд на Пройаса, опустил лицо к широкому тазу, стоявшему между ног, и плеснул воды себе на щеки и лоб.
– Значит, ты снова был у него, – проговорил он моргая. – Это заметно.
Пройас стоял, не произнося ни слова, не зная, почему он пришел в этот шатер.
Саубон хмуро посмотрел на гостя. Рассеянным движением взял лежащую рядом тряпку и принялся растирать грудь и бороду. А потом кивнул в сторону блюда с серым мясом, стоявшего на походном столике справа от Пройаса.
– Т-ты… – запинаясь, проговорил король Конрии, – т-ты говорил мне, что он сказал тебе правду.
Внимательный взгляд.
– Ну да.
– Значит, он сказал тебе, что он не… э…
Саубон провел полотенцем по лицу.
– Он сказал мне, что он какой-то там дунианин.
– И что все это было результатом огромного… расчета.
– Ну да. Тысячекратная Мысль.
Казалось, что фонари должны вот-вот погаснуть из-за отсутствия воздуха.
– Значит, ты знал! – воскликнул Пройас. – Но как? Как ты можешь в таком случае оставаться настолько…
– Спокойным? – подсказал Саубон, бросая тряпку на землю. Уперев локти в колени, он внимательно разглядывал Пройаса. – Я не из породы верующих, к которой принадлежишь ты, Пройас. У меня нет желания обязательно докапываться до корней.
Оба натужно дышали.
– Даже для того чтобы спасти мир?
Усмешка не прогнала мрачное выражение с лица Саубона.
– Разве мы не заняты именно этим?
Пройас подавил внезапно нахлынувшее желание заорать. Что происходит?
Что в самом деле происходит?
– Чт-что он делает? – вскричал он, вздрогнув оттого, что услышал в своем голосе немужественную нотку, и попутно обнаружив, что ударяется в мятеж и измену потоком слов, похожих на белые, окатанные морем камни. – Я-я до-должен… Я должен знать, что именно он делает!
Долгий, непроницаемый взгляд.
– Что он творит? – уже едва ли не взвизгнул Пройас.
Саубон повел плечами, откинулся назад.
– Я думаю, что он испытывает нас… готовит к чему-то…
– Так значит он – пророк!
При всем уме и своего рода варварской нескромности Коифуса Саубона ему было присуще стремление доминировать над равными. Он позволял себе ухмыляться даже в присутствии своего святого аспект-императора. Однако теперь первое облако неподдельной тревоги затуманило его взгляд.
– Ты жил в его тени не меньше меня. – Короткий смешок должен был изобразить уверенность. – Чем еще он может быть?
Дунианином.
– Да… – отозвался Пройас, ощущая, как его одолевает дурнота. – Чем еще он может быть?
Таковы некоторые люди. Они будут смеяться, будут отвергать просьбу, которую слышат в чужом голосе, чтобы лучше спрятать собственную нищету. Им необходимо время, чтобы отложить эфемерное оружие и панцирь двора. Два десятка лет обитали они с Саубоном в свете откровения Келлхуса Анасуримбора. Двадцать лет они исполняли его приказания с бездумным повиновением, предавая мечу немыслимое количество ортодоксов, воспламеняя плотские вместилища обитателей Трех Морей. Вместе они творили все это, правая и левая рука святого аспект-императора. Оставив жен и детей. Нарушая все прежние законы. И все это время их смущало только трагическое безрассудство убитых ими. Как? Как могут люди отводить взгляд, когда свет Господень настолько очевиден?
Да, они вляпались в это дело совместно, и даже гордый и порывистый Коифус Саубон не может отрицать очевидного.
