Король взирал на Сорвила с каким-то ожесточенным презрением. Нелюдь, облаченный в целое бурное облако черных шелков, припал справа к Престолу и что-то зашептал на ухо короля. Это Харапиор, невольно ужаснулся молодой человек: ожерелье из человеческих скальпов топорщилось на груди у существа, едва не касаясь щек. Выслушивая его, Нин’килджирас обратил взгляд к одетому подобным же образом нелюдю, стоявшему справа от Сорвила: к Вопрошающему, тому, кто допрашивал его в Преддверии…
К Ойнаралу, Последнему Сыну.
– Взвешен ли он? – с медью в голосе вопросил Нин’килджирас.
Нелюдь потупился.
– Ниом почтен, Тсонос. Человечек дал клятву убить аспект-императора.
На блистательном челе короля проступили морщины.
– Однако Харапиор видит в нем нечто большее. Он не просто враг.
Короткая пауза отяготила сердца.
– Да… через него действует один из Сотни.
Шелест восклицаний обежал собравшихся ишроев.
С деланым безразличием король нелюдей опрокинул еще один ковш масла на собственный скальп.
– Принцип Плодородия, – проговорил он, наклоняя голову под сверкающие прозрачные струи.
– Да, – ответил Ойнарал. – Та, которую Бивень именует Ятвер.
Сияющий лик повернулся.
– Знаешь ли ты, что это значит, Ойнарал Ойрунариг?
Молчание.
– Да.
Король нелюдей открыто посмотрел на Сорвила, впрочем, избегая ответного взгляда.
– Не кажется ли тебе, что Анасуримбор послал его к нам именно по этой причине? Наверняка он знает, что Плодоносящая восстала против него. А возможно, подозревает, что Она заинтересована вот в этом существе.
Смятение поразило Лошадиного Короля, еще только зарождающееся, но уже острое, как наконечник копья. Так что же именно он представляет собой? Нечто подручное, вроде топора или мотыги? Немое орудие?
Нариндаром нарек его Цоронга. Священным ассасином.
– Юнец провел не один месяц под ярмом аспект-императора, – пояснил Ойнарал жестким тоном, открывающим степень враждебности, не позволяющую смягчиться. – Зачем отсылать от себя опасного человека, если проще его убить?
Король нелюдей взирал на Последнего Сына с тревогой и хмурой нерешительностью. Как странно видеть человеческое чувство на шранчьем лице. Как это естественно и как непристойно.
– Так, значит, путь Ее пролег через нас… – проговорил Нин’килджирас.
Сорвил услышал, как зашевелилось за его спиной явившееся из легенд сборище, как негромко заговорили между собой души слишком древние для того, чтобы удивляться, но тем не менее удивленные.
– И теперь мы связаны с этим, – Ойнарал возвысил голос над общим ропотом. – Безвозвратно и неизменно.
Король нелюдей снова повернулся к чаше и снова окатил себя, пока голоса ишроев стихали и меркли, уносясь в пространство железного Ораториума.
– Владыка Килкуликкас! – наконец обратился он через голову Сорвила. – Что говорят квуйя?
Владыка Лебедей шагнул из толпы собратьев. Перевязь инджорского шелка, перекинутая через плечо и крест-накрест охватывавшая его торс, была настолько тонка, что казалась алой краской, выплеснутой на длинный нимилевый доспех.
– Ойнарал Ойрунариг говорит правду, Тсонос, – ответил он.
Король нелюдей с откровенным неудовольствием посмотрел на легендарного квуйя, а потом обратил взгляд на того, кто стерег Сорвила:
– Что скажешь о брате и сестре?
Сорвила вновь окатила волна смятения, похожая на стаю игл, еще глубже вонзившихся в до полной немоты заледеневшую кожу.
– Сын ничего не знает, – промолвил Ойнарал. – Тсонос.
– А дочь?
Отпрыск прославленного Ойрунаса не торопился с ответом.
– Конечно, Харапиор уже сообщил тебе…
Масляная улыбка.
– Я готов выслушать и твои мысли, Рожденный Последним.
Ойнарал пожал плечами.
– Как поведали тебе твои союзники…
– Наши союзники, ты хотел сказать! – Нин’килджирас нахмурился.
Нелюдь позволил себе три удара сердца испытывать терпение своего властелина.
– Никакие чары и заклинания не действуют на нее, – наконец ответил он. – Никакие. Более того, она оказалась совершенно нечувствительной к другим методам воздействия, находящимся в распоряжении Харапиора. Более того, она сама мучает его.
– Это ложь! – возопил Харапиор со своего места возле Чернокованого Престола.
– Тебя должна обеспокоить та легкость, с которой Богиня прошла за этим мальчишкой в Преддверие, в то самое место, где якобы нельзя заметить твои грехи, – проговорил Ойнарал. – Ты трепещешь, владыка-истязатель, зная, что твой подземный ад ничего не сокрыл от их глаз… и что были сочтены все твои преступления?
Охваченный ужасом Харапиор замер на месте, не зная, что сказать.
Ойнарал с презрением отвернулся от него к собранию владык Иштеребинта и выкрикнул:
– Она и есть доказательство! Доказательство происхождения ее отца! Того, что…
– Довольно! – проскрежетал Нин’килджирас.
Ропот тревоги облаком повис над платформой. Сорвила охватил животный ужас. Другие методы воздействия? Недели? Что здесь происходит?
И откуда он может знать всех этих нелюдей?
– Мы все принадлежим к одному дому! – вскричал Нин’килджирас, возбужденно озираясь по сторонам, и опять облился своим успокоительным маслом. – Одному! – Он поднял лицо, чтобы в большей степени насладиться принесенной прохладой, а затем замер, устремив взгляд на кареглазого малыша-эмваму, немедленно попытавшегося сделаться незаметным.
– И что ты советуешь? – из толпы собравшихся спросил владыка Килкуликкас.
– Предлагаю почтить Ниом, – начал Ойнарал, – как делали мы в течение всех и каждого прошедших ве…
– И что дальше? – проскрипел король нелюдей. – Советуешь заключить союз с людьми? С тварями, сжегшими священный Сиоль, отправившими в рассеяние его сыновей! Перерезавшими горло Гин’юрсису! Неужели ты хочешь заставить нас полагаться только на слова, когда все мы, пусть эрратики, но эрратики, оставшиеся в живых, – он победоносно огляделся, – можем избежать Преисподней?
Ойнарал Последний Сын промолчал.
Сын Нинара скривился, словно ощутив непорядок в кишечнике.
– Как я устал от всего этого, Ойнарал Ойрунариг. Мне надоело вечно взывать к твоей душе, ограждать тебя от ужаса… как ты его именуешь.
Слова эти он произносил, обратив взгляд к собравшимся ишроям – своей подлинной аудитории, сообразил Сорвил. Струйка масла, рассыпавшаяся на капельки, в каждой из которых отражалось нелюдское собрание, никак не могла стечь с чела короля.
