Ишуаль пала задолго до того, как были разрушены ее стены, Выживший знал это. Дуниане погибли задолго до того, как попытались укрыться в глубочайших безднах Тысячи Тысяч Залов. Мир каким-то образом узнал о них и счел смертельной опасностью для себя.
Наступило время узнать причину.
– Что же тогда?
– Мы должны отправиться с ними. И оставить Ишуаль.
Обучение мальчика ограничивалось самыми элементарными вещами, так уж сложились для них эти годы. Он мог легко проследить эмоции этой женщины и старика, однако мысли и смыслы оставались полностью недоступными ему. Он едва мог достичь состояния Дивеституры или Разоблачения, – первого этапа входа в вероятностный транс. Он был дунианином по крови, но не по выучке.
Однако достаточно и этого.
– Почему? – спросил ребенок.
– Мы должны найти моего отца.
– Но зачем?
Выживший возвратился к невозмутимому созерцанию пришельцев: старика и беременной женщины.
– Абсолют оставил это место.
Чертог Тысячи Тысяч Залов уходил в самые недра земли, глубоко забираясь в громаду окружающих гор: неисчислимые мили коридоров, вырубленных в живой скале. Целых две тысячи лет трудились дуниане, погружались в каменную плоть, вписывая математические головоломки в самый фундамент земли. Труд они использовали для укрепления тела, для того чтобы научить душу мыслить независимо от усилий. А затем они с помощью лабиринта отделяли тех, кто будет жить, от тех, кто умрет, и тех, кто будет работать, от тех, кому суждено учить потомство и порождать его. Они переделывали сильных и хоронили слабых. Чертог Тысячи Тысяч Залов был их первым и самым жестоким судией, великим ситом, просеивавшим поколения, отбиравшим лучших и отвергавшим худших.
Откуда они могли знать, что он послужит и их спасению?
Визжащие напали без малейшего предупреждения. В предшествующие их появлению годы происходили всякие странности: посланные вовне братья исчезали без следа, других обнаруживали мертвыми в кельях – совершившими самоубийство. Неведомое бродило среди них тенью не до конца вытравленного яда. Уединение их оказалось нарушенным – они знали только это, и ничего более. Они не утруждали себя следствиями, полагая, что умершие отказались от жизни ради чистоты. Любое расследование обстоятельств их смерти только отменит жертву – и, быть может, создаст необходимость повторить ее. Обращаться к неведению, даже столь священному, как их собственное, значило рисковать. A никакой сад садом не будет, если нет возможности рожать семя.
Визжащие обрушились на Ишуаль со всей своей силой и неистовством. Всех, находившихся в долине, отправили за стены, ворота заперли, и впервые среди дуниан воцарились смятение и раздор. Привычная им жизнь в мире, прирученном вплоть до самых элементарных его оснований, в котором споры и обсуждения могли возникнуть из-за того, в каком направлении осыпается листва, ослабила их так, как они даже представить себе не могли. Наблюдая за потоком свирепых орд, хлынувшим с перевала, они ощущали ее, эту свою уязвимость перед лицом бурного хаоса. Жизнь, прожитая в соответствии с ожиданиями, без подлинных трудностей, без внезапности, ломает душу, в смятении отбрасывает ее назад. И тут они поняли, что сделались изнеженными в своем тысячелетнем стремлении к Абсолюту.
Некоторые, немногие, бесхитростно пали под мечами врага, таков был беспорядок, воцарившийся в их душах. Но другие начали сопротивляться – и открыли, что обрушившийся на них мир тоже изнежен, только на собственный манер.
Светит солнце. Ласковый ветерок дует с вершин. На стенах кровавое, буйное столпотворение. Помосты залиты кровью. Склоны, как ковер, завалены трупами павших тварей…
Увертываясь от стрел и копий, Выживший метался по чудесной дороге, проводившей его между разящих наконечников и клинков, попутно забирая жизни сотен врагов. Подрезанные жилы. Рассеченные гортани. Отрубленные конечности. Басовитый и звучный стон рогов, перекрывающий вопли… в то время как сам он и его братья сражались, сохраняя изысканное молчание, нанося удары, прыгая, пригибаясь, почти без устали, почти неуязвимые, почти…
Почти.
И в самом деле, мир обезумел, забыл о Причине, однако его можно было победить. Но как такой горсточке свершить сей труд? Свирепость необъяснимого нападения стала убывать, потом и вовсе сошла на нет. Визжащие, угомонившись, с воем растворились в лесах. И Выживший решил, что дуниане, несмотря ни на что, выстояли: благодаря дисциплине, подготовке и своему учению – и даже благодаря собственному фанатичному уединению.
Но тут явились Поющие, вопящие голосами из света и пламени, и он понял, насколько сильно заблуждался.
Предшествующее определяет последующее: таково священное правило правил, всеобъемлющая максима, основание, на коем было воздвигнуто общество дуниан – сама их плоть, не говоря уже об учении.
И оно было сметено в мгновение ока.
Выживший наблюдал… наблюдал, не столько оцепенев, как онемев. В отличие от Визжащих, спустившихся вдоль восточного ледника, Поющие явились с запада. Фигуры в кольчужных доспехах чередой шествовали прямо по воздуху. У каждого во рту сияло круглое пятнышко света – такое яркое, что казалось крохотным солнцем. Они пели, и голоса их гремели, как грохот водопада. Неразделимый на отдельные звуки единый вопль этот повисал в воздухе, обрушивался на крепость со всех сторон, словно голоса их доносились из-за далеких пределов мира.
Никакое чудо не могло бы воздействовать сильнее. Слова несли смерть и силу из пустоты. Выживший увидел, как последующее определяет предшествующее. Он увидел, как явная невозможность, которую в манускриптах называют колдовством, ниспровергает все его представления. И более того, казалось, что он видит след этого действа, словно оно каким-то образом пятнало, бросало тени на сам свет тварного мира.
Поющие приблизились к священным бастионам, голоса грохотали в чистейшем унисоне, возвышались в невозможном резонансе, гуляя между пространствами и поверхностями, просто не существовавшими. И братия взирала на Поющих, не смея дышать и не умея понять.
Это Выживший осознает уже потом. То мгновение было мгновением их гибели. То самое, предшествовавшее мигу, когда пламенные ореолы увенчали высоты Ишуали погибелью и разрушением. Временное затишье перед тем, когда каждый из братьев понял, что они обмануты, что само течение их жизней, не говоря уже об убеждениях, оказалось немногим больше, нежели ошибочной фантазией…
Башни Ишуали горели. A братья бежали по своим кущам и садам, отступая в недра чертога Тысячи Тысяч Залов. Пытаясь найти спасение в лапах их главного судьи, ранее погубившего многих из них.
Осада и падение Ишуали…
Утрата – всего лишь место. Что значит оно рядом с откровением, сопутствовавшим этой утрате?
Гласящим, что последующее может определить предшествующее… невозможное, сделавшееся проявленным. Прежде мир был стрелой с одним и только одним направлением – так, во всяком случае, они полагали. Только Логос, только причина и ее отражение могли изменить непоколебимое шествие безжалостного мира. Так дуниане воспринимали свою священную миссию: совершенствовать Логос, познать происхождение мысли, согнуть стрелу в круг и таким образом достичь Абсолюта.
