Стоит ли удивляться, что многие прорицатели впали в безумие?
– Мимара, смилуйся… Прошу, умоляю тебя! Я не могу убивать так, мимоходом.
– Убивать он не может! – вскричала та с деланым весельем.
Вся фигура ее, вся целиком, лучилась неодобрением. Пока он спал, в ней пробудилось нечто мрачное, безжалостное и далекое.
Нечто почти дунианское.
Невзирая на резкость ее манер, он никогда не замечал в ней жестокости – до сего дня. В чем причина? В Оке, как она сказала? Или в опасении за весь мир? Или за ребенка, которого она носит?
– В конечном счете убивают всех! – проговорила она. – И скольких ты уже лишил жизни, гм-м-м, добрый волшебник? Несколько дюжин? Или все-таки сотен? И где были тогда твои угрызения совести? Нангаэльцы, что застали нас на равнине и за которыми ты погнался… почему ты убил их?
Видение улепетывающих всадников, подгонявших своих лошадей в клубах пыли.
– Ну… – начал он и осекся.
– Чтобы они не помешали нашей миссии?
– Да, – вынужденно признался он и глянул на собственные ладони, попытавшись представить себе все эти жизни.
– И ты еще колеблешься?
– Нет.
Он понял, что никогда не останавливал собственную руку. И никогда не затруднял себя оценкой. Не говоря уже о подсчете убитых им. Как может мир быть таким жестоким? Как?
– Акка… – произнесла она, обращаясь скорее к его взгляду, чем к нему самому. – Акка…
Он заглянул ей в лицо и вздрогнул от сходства Мимары с Эсменет. И в порядке очередного безумного откровения понял, что именно она была той причиной, что заставила его принять миссию Наутцеры многие годы назад. Эсменет. Именно она вынудила его рискнуть жизнью и душой Инрау – и проиграть.
– Такая… – говорила Мимара, – такая жизнь… это просто убожество. Предай их в руки судьбы, которой они избежали!
Эти губы. Он и представить себе не мог, чтобы эти губы предлагали убийство.
Квирри. Он нуждается в порции квирри.
Нетвердой рукой он потер лицо и бороду.
– Я не имею на это права.
– Но они уже прокляты! – вскричала она. – Безвозвратно!
Наконец терпение отказало ему. Он обнаружил, что стоит на ногах и кричит:
– Как! И! Я! Сам!
Какое-то мгновение ему казалось, что эта выходка остановит ее, заставит ее прикусить язык, с учетом последствий того, о чем она просит. Но если она и помедлила, то лишь по собственным причинам.
– В таком случае, – промолвила она, беззаботно пожав плечами, – тебе нечего терять.
Ради того, чтобы спасти мир.
И ребенка.
– Эмпитири аска! – закричала беременная, бросая взгляды, полные ужаса и ярости, то на Выжившего, то на мальчика. – Эмпитиру паллос аска!
Спор, начавшийся в возбужденном тоне, переходил на пронзительные нотки. Выживший не мог понять слов, но чувства от него не укрылись. Она уговаривала старика вспомнить собственную миссию. Оба путника много претерпели, как в их совместном путешествии, так и поодиночке раньше. Достаточно для того, чтобы требовать некоей платы – или уж по самой меньшей мере верности идее, приведшей их в такую даль.
Дуниан необходимо уничтожить, требовала она, только так можно почтить все то, чем они со стариком пожертвовали…
И тех, кого убили по дороге.
Старик начал ругаться и топать ногами. Сердце заколотилось быстрее. Слезы затуманили глаза. Наконец, копя внутри себя волю к убийству, он повернулся к груде обломков, среди которых сидели Выживший и мальчик.
– Не следует ли тебе вмешаться? – спросил мальчик.
– Нет.
– Но ты сам говорил, что она сильнее.
– Да. Но при всем том, что она претерпела, милосердие остается самым главным ее инстинктом.
Седобородый колдун, кожа которого потемнела от грязи, кутался в плащ из потрепанных шкур, глядя на них обоих с откровенной нерешительностью.
– Значит, в конечном счете она слаба.
– Она рождена в миру.
Нечто, какая-то увечная свирепость, вызревала в груди старика.
После того как братья отразили первый натиск Визжащих, они вскрыли черепа этих тварей. Дуниане постарались захватить пленников для допроса и исследования. Нейропункторы скоро поняли, что Визжащие – неестественные создания природы. Как и у самих дуниан, их нейроанатомия несла на себе все отпечатки искусственного вмешательства: некоторые доли мозга были увеличены за счет соседних, ветви мириадов соединений Причины образовывали конфигурации, чуждые другим земным тварям. Структуры, рождавшие боль у всех животных, от ящериц до волков, в психике Визжащих рождали лишь похоть. Они не знали сочувствия, совести, стыда, желания общаться…
Опять же, как и дуниане.
Однако существовали и различия, во всем столь же драматические, как и сходство, только более сложные для обнаружения из-за структурных тонкостей. Среди областей мозга, известных нейропунктуре, труднее всего было исследовать и картографировать участки внешней коры, особенно те, которые теснились друг к другу за лбом. Спустя столетия, ушедшие на создание карт мозгов дефективных индивидуумов, братья осознали, что области эти представляют собой лишь внешнее проявление куда более крупного механизма, огромной сети, наброшенной поверх глубоких примитивных трактов. Причина. Причина пропитывала череп через органы чувств, стекала водопадами, а те распадались на притоки, вновь соединялись и распутывались. По каналам поверхностным и глубинным Причина перетекала и вливалась в сплетение, которое можно было уподобить только болоту, расщеплялась на незаметные вихри и водовороты, течения, струящиеся по внутренней поверхности черепа, прежде чем вновь слиться вместе, образуя целые каскады.
Первые нейропункторы называли эту структуру Слиянием. Она была – с их точки зрения – основным источником и величайшим вызовом, ибо представляла собой не что иное, как душу, свет, которому они придавали все более и более ослепительное сверкание с каждым следующим поколением. Слияние образовывало структуру, отличавшую самых отсталых дегенератов от животных. У Визжащих ее не было. Причина циркулировала в них ручьями, притоками и реками, не касаясь света души.
И братья поняли, что твари эти были порождениями тьмы. Предельной тьмы. Никакое Небо не обитало внутри их черепов. Ни одна мысль не посещала эти недра.
И в чем-то повторяя дуниан, Визжащие на самом деле представляли собой их противоположность: расу, идеально соответствующую тьме, бывшей прежде. Если дуниане стремились к бесконечности, Визжащие воплощали собою ноль.
Старик, который собирался убить их, Выживший знал это, обитал в каком-то промежуточном сумраке. Женщина вливала свою Причину в чашу его черепа, где она бурлила и кружила, прежде чем истечь в болото его души. Которое в данный момент готовилось излиться наружу, превратившись в деяние.
