Кошачий концерт стихал. Ойнарал вздрогнул при первом стуке камня, ударяющего о камень. Он остановился, белый и неподвижный, освещенный Хололом, прислушиваясь к звуку, повторявшемуся столь же безжалостно и непреклонно, дробному перестуку колеса, катящегося по камням.
Клак… Клак… Клак…
– Времени мало, – наконец проговорил он. – Надо бежать!
Схватив Сорвила за руку, он повлек его за собой в темный коридор – прямо к заточенной там какофонии ударов и стонов.
– Что такое? – воскликнул на бегу, спотыкаясь, король-верующий. – В чем дело?
– Перевозчик уже близко! – ответил Ойнарал, переходя на рысь и выставляя светящееся острие Холола перед собой.
Клак… Клак… Клак…
Рельефы на стенах улетали назад. Человек и нелюдь пересекли приемный зал, превращенный в развалины, опаленные огнем или колдовством. В окруживших их тенях Сорвил заметил скрючившуюся посреди мусора нагую фигуру.
– Значит, нам нужна переправа? – спросил он, не вполне понимая происходящее.
В сумраке возникла еще одна нагая фигура, колотившаяся лицом о кукольные статуэтки рельефа. Свет вырвал из тьмы все панно, остатки образов торчали из стены, запятнанные кровью и обломками зубов.
– Беги! – крикнул ему нелюдь через плечо.
Визг, от которого волосы встали дыбом. Меч осветил две грязные фигуры, катавшиеся по замусоренному полу и старавшиеся то ли убить, то ли изнасиловать друг друга. Под обувью Сорвила хрустнули чьи-то ребра, и он рухнул на пол, осознавая попутно: то, что он принимал за тлен и пыль, на самом деле экскременты. Во тьме что-то шевельнулось, блеснули шранчьи макушки. Мрак взвыл.
Ойнарал нагнулся, чтобы помочь Сорвилу. Свет меча наугад выхватывал из темноты жуткие сцены.
– Кузен! – возопил Сорвил, крик этот вырвали из его души ужас и неверие собственным глазам. – Этого не может быть!
Вой достиг немыслимой силы. Сорвил понял, что они находятся в Гусеничной палате, где производились знаменитые шелка Инджор-Нийаса – предмет вожделения королей таких далеких земель, как Шир и Киранея. Великий Колодец уже был рядом… Совсем рядом!
Из воющего мрака выпал какой-то несчастный и повалился к защищенным нимилем ногам Ойнарала, ребра его вычерчивались тенями, худобой и всем обликом своим он напоминал шранка. Охваченный ужасом и отвращением, сику отбросил в сторону ничтожную душу клинком Холола.
Клак… Клак… Клак…
Густой мрак перед ними кишел силуэтами.
Они обежали кругом огромную груду развалин какого-то сооружения из кирпичей. Над кучей рассыпавшихся блоков поднимался портик, где высились десять кованных из черного железа пик, и на каждой торчала отрубленная голова нелюдя в разной степени разложения.
Оглядевшись, Ойнарал жестом указал Сорвилу подниматься. Король-верующий последовал за сику к вершине развалин, визг жуткой орды отдавался внутри нечестивого Котла. Ослепительно сиявшее острие Холола бросало яркие отблески им под ноги. Бледные фигуры обретали жизнь в промежутках между полосами света, превращаясь в подобие личинок, горюющих, стенающих и вопиющих, раскачивающихся, посыпающих свои головы и лица калом. Дергающиеся руки. Сплошные полоски зубов в воющих пастях. Кожа, черная от грязи и фекалий. Рты, нет, какие-то измученные щели… Сотни безволосых голов, бледных, как грибы, раскачивающихся, как поплавки на мутном просторе. Зрелище это заставило юношу пасть на колени, пронзило душу. В тлен превратились кости его, пеплом сделалось его сердце.
Такой! Такой стала их награда! Плод их безумного самомнения, богомерзкого заблуждения!
Немыслимое свершилось. Народ Зари действительно умер.
Нелюдской свет распространялся, выхватывая из тьмы туши колонн и опор, гигантских, целых и полуразрушенных, украшенных изваяниями, словно надгробья, возвышающиеся над кишащими нежитью полами.
Клак… Клак… Клак…
Несколько успокоившись, Ойнарал спустился по склону руин и повел Сорвила далее по поверхности, покрытой сотнями мусорных куч, по которым ползали изголодавшиеся эрратики. Сорвил старательно избегал любого соприкосновения с ними, так, как избегают прокаженных, но все равно споткнулся об изможденного нелюдя, глодавшего посиневший труп, с собачьим усердием стараясь оторвать почерневший сосок. Некоторые как будто не замечали их, других охватывал какой-то давний ужас. Один из них на глазах Сорвила нянчил пустоту, как младенца, другой ласкал камень, словно любовницу. И все же многие обращали на них внимание, иные с тусклой миной сдавшихся неизмеримому и неподвижному горю, другие же тянулись к свету Холола, как рыба к наживке, в черных глазах появлялся блеск.
Многие из них начинали подниматься.
Клак… Клак… Клак…
Озираясь по сторонам и спотыкаясь, Сорвил пытался успеть за сику. Тот на ходу обернулся к нему. Крик его можно было бы и не слышать:
– Беги!
Чародейский шепоток каким-то образом сочился сквозь безумное причитание…
И Сорвил помчался во всю прыть, стараясь не отстать от блистающего доспехом воина-нелюдя и оступаясь на склонах мусорных куч. Однажды он снова заметил отражение Амиоласа в овальном щите Ойнарала. И снова ему явился сей ужас – взирающий на него призрачный лик Иммириккаса. И король-верующий в страхе остановился посреди ползущих и тянущих к нему руки несчастных.
Жив ли он?
И что здесь творится?
Ойнарал удалялся в глубины, озаряя несчетные множества страдальцев. Сотканная, казалось, из пустоты череда восходящих арок возникала перед сику. Кольчуги его сверкали, словно нечто, явившееся прямиком из легенд.
Тень пала на юного короля-верующего.
Что произошло?
Кровавая искра вспыхнула за его спиной – и он развернулся, вспомнив о несущей чары песне. Дюжины эрратиков, нагих и прикрывавших тело лохмотьями, по-обезьяньи переползали через своих собратьев, приближаясь к нему. Поодаль он заметил облаченную в тряпье фигуру, чьи рот и глаза полыхали белым огнем, a между поднятыми ладонями вызревал пронзительный шар алого пламени. Прогремел взрыв. И произошло нечто, чего он не мог даже постичь, не говоря уж о том, чтобы описать, – некое подобие света словно выдуло кровь из всех находившихся между ними тел. Визгливый хор прозвенел трелью.
Горячая жидкость окатила Сорвила.
Но Ойнарал каким-то образом удержал его своей железной хваткой, увлекая назад.
Клак… Клак… Клак…
– Ад! – крикнул он в лицо сику. – Я в аду!
Но нелюдь не мог услышать его.
Глава десятая
Даглиаш
Песнь Истины есть по сути своей треск Желания.
Люди понимают это лишь тогда, когда плачут.
Псалмы, 6:6, Хроники Бивня
Дай им одну лишь грязь, и они умножатся.
