Вой, извергаемый миллионами глоток, заглушал и стон ветра, и рокот прибоя. Пройас заметил, что Сиройон закрыл платком рот и нос. Пелена поглотила их. Мрак. Кашель. Крики и визг бесчисленных глоток, сплетенные воедино в звук, подобно кипящей жидкости вливавшийся в уши. Вонь сделалась нестерпимой: смесь низменной и липкой гнили, испражнений, кислятины. Невзирая на эту мерзость, все до единого вожди Ордалии вглядывались в береговую линию. Даже Пройас чувствовал это, как если бы, заглянув за занавесы, монументальные и запретные, вдруг понял катастрофический факт: враги их неисчислимы.
Увлажнившимися глазами взирал он на кишащие шранками пространства, на тысячи тысяч отдельных воющих фигур. Дымом исходила сама земля, хотя вокруг ничего не горело, кроме гортаней и легких самих наблюдателей.
Кроме Келлхуса, открывшееся им зрелище не обеспокоило лишь Кайютаса и Сибавула. Последний даже бросил в сторону Пройаса мимолетный взгляд, и казалось чистейшим безумием, что можно смотреть столь безразличными глазами посреди испарений, язвящих всякого из живущих. В большинстве своем присутствующие терли уголки глаз. От громоподобного нечеловеческого хора ныли зубы, бежали мурашки по коже. Король Хогрим зашелся в конвульсивном кашле. Темус Энхорэ, великий магистр Сайка, упал на колени, его рвало. Владыка Сотер комично отпрыгнул, чтобы не вступить в блевоту, и по-айнонски сказал какую-то фразу о том, что колдунам, по всей видимости, абсолютно противопоказано море.
Пелена понемногу редела и истончалась, как и лихорадочное крещендо вопля Орды. Недавно блестевшая на солнце броня сделалась тусклой и серой. Пыль осела на заплетенных в косы бородах князей империи. Чернота скопилась в уголках ртов.
Люди отхаркивались, сплевывали в бушующее море. Хребет Уроккас во всей своей ясности возник за спиной священного кормчего – скорее угрюмый и приземистый, нежели величественный.
– Внемлите! – воззвал Келлхус посреди ослепляющего света. – Узрите гибель Орды!
План его был столь же прост, сколь неуклюжей и нескладной в своей безмерности была сама Ордалия. В своем неотвратимом отступлении к реке Сурса Орда двинулась вокруг хребта Уроккас, а не через него. Идея заключалась в том, чтобы адепты ударили со стороны невысоких вершин, склоны которых им предстоит защищать на севере от основной массы Орды, затопив перевалы и ущелья огнем своих заклинаний. Тем временем мужи Ордалии должны будут наступать вдоль неровного побережья на запад, имея прикрытый фланг. Затем, в некий решительный момент, святой аспект-император воспользуется плотом, чтобы перебросить отряд воинов прямо в Даглиаш, где с помощью свайали превратит гору, которую нелюди называли Айрос, а норсираи – Антарег, в твердыню смерти.
– Когда рыбки хлынут туда искать спасения, то там, в Даглиаше, – сказал их господин и пророк, – их встретят лишь огонь и железо!
Они увидели осадочный шлейф Сурсы еще до того, как заметили саму реку – огромный черный синяк на аквамариновой поверхности моря. Дальше из воды поднимался колоссальный гранитный массив Антарега: утесы громоздились на утесы, начинавшиеся от самой линии прибоя. На вершине горы воздвигся Даглиаш, похожий на грозящий морю кулак: его циклопические стены были лишены зубцов, но во всем прочем сохраняли свою первозданную целостность, одним своим видом свидетельствуя о безыскусности древних создателей; лишь внушительных размеров прямоугольные каменные остовы остались от древних башен и бастионов. Руины эти нагляднее всего доказывали едкую природу времени, зализывавшего острые края и рассыпавшего песком всякую сложность.
Трудно было не восхититься этим элегантным до гениальности планом: как только люди Ордалии очистят прибрежную полосу, Орда на севере сама собой повалит в разведенную адептами топку. Гордые всадники Ордалии, вынужденные так долго ограничиваться мелкими стычками с врагами, получат наконец возможность сразиться с ними в открытом поле. Развязавшееся побоище и рожденный им ужас загонят шранков в беспощадные воды Сурсы.
– А наш господин и пророк – отменный мясник! – усмехнулся князь Нурбану Зе, известный своими шутками, но скупой на восторги.
За Мясом числились внушительные долги. И в какой-то момент похода жажда встречи с врагом возросла настолько, что сделалась скорее непристойной, нежели благородной. Пройас и сам ощущал, как она напрягает его голос и разжигает ярость: это биение плотской похоти, жажда совокупления, пронизывающая собой все тревожное и ненавистное. Чтобы познать ее, незачем было прибегать к словам. Совокупление и убийство были выброшены с тех мест, которые прежде занимали в душах людей, словно, поедая плоть своих врагов, они сами становились ими.
Рассматривая искоса своих собратьев, он видел эту тень непристойной страсти. Коифус Нарнол, старший брат Саубона и король Галеота, взирал на высоты с раскрытым ртом, словно безмозглый пес. Великий магистр школы Мисунсай, Обве Гёсвуран, вглядывался в Пелену, клубившуюся под изломанной и зубастой стеной Уроккаса, не то чтобы отвернувшись, скорее отодвинувшись от остальных. Святой аспект-император, понял Пройас, не столько предложил им тяжелое дело, сколько пригласил на нечестивое пиршество.
Оставалось только славным и достойным образом расплатиться.
– Господин и пророк! – выкрикнул Пройас, потрясенный тем, что в его голос едва не закралось рыдание. – Снизойди! Даруй мне славу Даглиаша!
Собравшиеся вожди и великие магистры не стали скрывать своего удивления. В прежние годы Пройас никогда не вступал с ними в борьбу за милости святого аспект-императора. Саубон открыто нахмурился.
Но Келлхус продолжал полет, не замечая просьбы. Приблизившись к древней крепости, плот замедлил ход и в несколько приемов поднялся к вершинам утесов. Под ними гремел и шипел прибой. Скалы, на фоне которых вырисовывалась фигура аспект-императора, исчезали внизу, за краем плота, по мере подъема. Призрачное золотое свечение вокруг ладоней Келлхуса стало заметным на фоне мрачных скал.
– Доселе враги всего лишь беспокоили нас, – объявил тот, обратившись к королям-верующим и сверкая своим устремленным в вечность светоносным взглядом. – Даже Ирсулор был для них всего лишь уловкой, пустяком, организованным без особых ожиданий. И если бы не наша надменность, не наши раздоры, Умрапатур был бы и сейчас вместе с нами.
– Господин и пророк! – воскликнул Пройас. – Прошу тебя, снизойди!
На сей раз просьба вызвала вопросительные взгляды со стороны Кайютаса и Апперенса Саккариса и толчок локтем со стороны Саубона. Прочие, как Нурбану Сотер и Хринга Вукъелт, отреагировали на нарушение приличий мрачными взглядами.
– Даглиаш – то место, где они будут сражаться, – продолжил Келлхус, не обращая внимания на помеху, – где нечестивый Консульт попытается пустить кровь нашей Великой Ордалии, а не оцарапать ей шкуру.
Интересно, насколько глубоко ошибочное действие может влиять на задумавшего его человека. Люди подчас вкладывают больше усилий в саму ошибку, чем в исправление ее. Если ошибку невозможно исправить, ее, во всяком случае, можно реализовать.
Что значит честь Даглиаша, если добыта она ценой позора? И все же за всю свою жизнь Пройас никогда еще не нуждался в чем-либо в такой степени – так ему, во всяком случае, казалось в этом небе, над исполинскими руинами.
