Посему он продолжал свое тайное наблюдение, посвящая ему все больше времени. День за днем он лежал неподвижно, глядя на столь же неподвижно стоящего в темной келье мужчину, или же, в тех редких случаях, когда ассасин решал пройтись по дворцу, спешил следом за ним по каменному лабиринту Андиаминских Высот. И когда усталость наконец загоняла его в постель матери, он прятался там, раздираемый ужасом, убежденный, что нариндар каким-то образом тоже следит за ним. День за днем повторял он действия этого человека, равняясь с ним во всех подробностях и деталях; каждый шаг его соответствовал шагу ассасина, каждый вздох – его вздоху, и наконец они стали казаться двойной душой, единой тварью, разделенной между светом и тенью, меж добром и злом.
Однако почему наблюдение за ассасином должно сохранить его жизнь, Кельмомас не мог сказать. Несчетное множество раз он обманывал себя, пытаясь осознать обстоятельства, в которых оказался, и особенно тот факт, что их силой он был принужден всегда делать лишь то, что уже случилось, – то, что библиотекарь назвал Безупречной Благодатью. Учитывая, что произошло с ним, помимо всего прочего, какая ему разница, наблюдать за этим человеком тайно или открыто? Кельмомас обладал тонким ощущением безнаказанности, присущим тому, кто вершит деяния, неведомые прочим людям. Шпионить так, как шпионил он, странным и непонятным образом означало владеть тем, за кем он шпионит. Люди, за которыми он наблюдал, подчас казались ему жучками, столь слепо выполняющими свои рутинные обязанности, что их можно было посчитать механизмами. Следя за обитателями дворца, он часто думал, что они похожи на большие шестерни и каркасы мельницы Эмаунум, огромного сооружения, постоянно стенавшего и лязгавшего, сочетая зубья, впадины и бороздки, и остававшегося в полной слепоте относительно творящихся внутри него безобразий. Камня или, быть может, мешка с песком хватило бы, чтобы с треском остановить всю махину.
Но какова была его выгода? Ради чего он сам хотел следить за силой жизни и смерти, и всей добычей, что лежала меж ними? Будь нариндар обычным человеком, он оказался бы просто глупцом, уязвимым для любой хитрости или уловки, что мог бы учинить имперский принц. Следить за другим – значит выхватить слепое из незримых границ, заманить, одурачить… править.
Так, как он правил матерью.
Однако нариндар не был обычным человеком. По сути дела, он и вовсе не был человеком. Осознание этого время от времени посещало мальчишку, отчего по коже пробегали мурашки, становилось трудно дышать: в темной комнате под ним стоял сам Четырехрогий Брат, Отец Ненависти и Злобы.
Загадки едва не доводили его до безумия: как понять, какая расплата ждет того, кто посмел шпионить за Богом?
Ассасин обладал Безупречной Благодатью. Чем еще можно объяснить ту цепочку невероятных совпадений, свидетелем которых он был? Мальчишка хотел верить в то, что обладает собственной Благодатью, но тайный голос немедленно напоминал ему, что он обладает Силой, а это совсем другая штука, нежели Благодать. Внутри коробки его черепа они бесконечно препирались на эту тему.
Но если от Него невозможно укрыться, почему же тогда Он просто не убьет меня?
Потому что Он играет тобой!
Но как может Бог чем-то играть?
Потому что он питается твоими чувствами, пока ты еще не умер, зернами твоих переживаний.
Дурак! Я спрашивал как, а не почему!
Кто может сказать, как Боги делают свои дела?
Может быть, потому что они ничего и не делают!
Даже когда трясется земля, взрываются горы, вздымается море?
Пф. Ты считаешь, что Боги делают все это? Или, быть может, они просто знают заранее, что именно случится, еще до того как все произойдет?
Быть может, это неважно.
Именно здесь и заключалась вся трудность, понял он. Что такое действовать, не имея желания? Что это может означать? Когда Кельмомас размышлял о своих поступках, он всегда обнаруживал, что они направляют его к неопровержимому факту собственной души. Он порождал свои действия. Он являлся их первоисточником, неоспоримой причиной.
Проблема состояла в том, что так думали все вокруг, хотя и в различной степени. Даже рабы.
Даже мать.
Однажды днем нариндар вдруг резко повернул голову, как будто чтобы посмотреть на кого-то, остановившегося перед дверью его кельи, которую он никогда не запирал на засов. А потом он внезапно оказался у двери и, помедлив, оглянулся на то место, где стоял ранее. И пошел отмерять длинными шагами коридор, заставив юного имперского принца вскочить и, последовав его примеру, помчаться по темному коридору, всякий раз приникая к очередной железной решетке, чтобы проверить, где находится его загадочный подопечный. Ибо при всей своей дьявольской вышколенности ассасин был намного более легкой жертвой для шпионажа, чем все дворцовые душонки, за которыми мальчишке доводилось следить. Убийца шел с мерой бывалого солдата, отсчитывая шаги согласно какому-то постоянному и взятому не от мира сего темпу. Скопления народа он проходил с дымной легкостью привидения.
На сей раз он оставил геометрически правильную сеть коридоров Аппараториума и углубился в хаотичную архитектуру Нижнего дворца, в кладовые – одно из немногих мест, куда не заходила сеть потайных ходов. Запаниковавший имперский принц остался на пересечении переходов, наблюдая, как нариндар исчезал в невидимости, превращался в последовательность образов, возникавших в свете нечастых ламп.
И тут, когда ассасин оказался на самом краю поля зрения, Кельмомас заметил, что тот, за кем он следил, будто бы шагнул в сторону и, похоже, укрылся в какой-то нише. Мальчишка некоторое время полежал возле решетки, безуспешно вглядываясь вниз и обдумывая, что делать дальше. После недель, отданных не вызвавшей никаких проблем слежке за этим человеком, можно ли упустить его из виду здесь и сейчас?
Неужели все это уже случилось?
Он знал это с самого начала! Я говорил тебе!
Неужели Ухмыляющийся Айокли будет таким образом мстить за его святотатство? Говорил же!
Неужели все уже случилось именно так?
Он еще трясся от ужаса, не имея сил пошевелиться, когда внизу появилась длинная цепочка носильщиков – судя по виду, из касты слуг. Пыхтя под тяжестью больших корзин с яблоками, они негромко переговаривались. Ароматная кислинка свежих плодов наполнила собой подземные коридоры. Ничто не свидетельствовало более ярко о бессилии фаним и их осады, чем потоки солдат и провизии, приходившие с моря. Слуги шли мимо, неясные в полутьме, смуглые люди несли яблоки, такие же налитые, как губы матери, румяные, алые или зеленые. Волоски на теле мальчишки удерживали его на месте столь же надежно, как гвозди. На его глазах голова вереницы приблизилась к тому месту, где укрылся ассасин. Караван корзин закрывал от имперского принца переднего носильщика, однако отсутствие всякой суеты указывало на то, что нариндар тоже просто наблюдает за происходящим. Движение столь многих тел заставило фонари вспыхнуть поярче, и Кельмомас явственно увидел, как последний из носильщиков приблизился к тому месту, где, по мнению мальчика, затаился ассасин. Носильщик шествовал, не встречая препятствий и ни на что не обращая внимания, и посему, наверное, и споткнулся, выронив из корзины яблоко. Плод, крутясь, на мгновение завис в воздухе, поблескивая то красным, то зеленым бочком, а потом покатился по коридору.
