– Так вот зачем спустился сюда твой отец, – проговорил юноша. – Чтобы найти забвение?
Они шли, следуя за своими тенями, туда, где мерк свет, к той груде, которую Сорвил заметил ранее.
– Все ищут его, – негромко отозвался Ойнарал. – Он здесь, потому что он из Высоких, а все Высокие, сдаваясь, приходят к озеру.
– Почему?
– Скорбь иначе действует на них: смятение их не столь глубоко, и буйный нрав полнее властвует над ними. Они приходят сюда потому, что только Высокий может надеяться пережить безумную ярость Высоких.
Оказавшись там, куда уже едва достигал свет глазка, они пересекли участок, покрытый, словно мусором, тысячами и тысячами костей, разбросанных или лежащих кучками на песке. Поначалу Сорвил решил, что все они принадлежат свиньям, однако вид пары пустых глазниц, смотревших на него из песка, указал ему на ошибку. Глазницы смотрели из черепа размером с его грудную клетку.
– Но откуда тебе известно, что твой отец еще жив? – спросил он своего сику.
И впервые заметил на поверхности перед собой и Ойнаралом бледное свечение Амиоласа.
– Потому что один только Киогли Гора мог повалить его.
Нелюдь направился вперед, чтобы рассмотреть груду. Когда Последний Сын подошел к замеченному ранее Сорвилом черепу, тот снова ужаснулся: макушка доходила до закованного в нимиль колена нелюдя!
Постаравшись изгнать пробуждающуюся тревогу, Сорвил огляделся по сторонам, пытаясь что-либо различить во мраке.
Нелюдь обошел груду так, как мог бы обойти труп павшего на поле боя. Сорвил поторопился последовать за ним, и расплывчатые пятна стали приобретать четкие очертания. Погребальный свет Котла с каждым шагом открывал новые подробности. Огромный хауберк ложился своими складками на выпуклый щит величиной в половину палубы клети. К нему был приставлен шлем объемом с бочонок сагландерского, чеканный узор прятался под слоем пыли. Меч длиной во весь рост Сорвила – полный сиоланский локоть – отдельной грудой или погребальным холмом угадывался под песком рядом с доспехом. Юноша старательно обошел его, раздумывая над тем, какой бы увидел броню героя младенец или, скажем, кот.
Обернувшись, он снова посмотрел на ярко освещенную клеть и увидел, как Перевозчик бросает свинью, являя себя под таким углом, под которым выглядел лишь каким-то не знающим устали отблеском. Пролетев по воздуху, туша шлепнулась в общую груду, качнув рылом под светом глазка. Сорвил заметил параллельные, словно птичьи, следочки, оставленные им и Ойнаралом по пути от берега. И вдруг увидел чудовищной величины отпечатки ног. Оставленные этими слоновьими ногами ямы свидетельствовали о могучей стати прошедших здесь существ.
Окружающая тьма пульсировала грозящей бедой.
– И что будет теперь? – дрогнувшим голосом спросил Сорвил.
Он знал, что их ждет. Собственными глазами он видел Ойрунаса в битве при Пир-Мингинниал: от крика его закладывало уши, каждым своим ударом он разбрасывал шранков в разные стороны, одной рукой раздавил глотку башрагу!
Владыкой стражи – таким он видел его! И собственными ногами следовал за ним, в буйстве своем шествовавшим под колоссальными золотыми рогами!
– Он здесь, – сказал сику, напряженно вглядывавшийся во тьму. – Это его оружие.
Многие души окружали их, понял молодой человек. Души чудовищные, таящиеся во тьме и ждущие. Сюда-то и направлял свой путь Перевозчик – сюда доставлял он свиное мясо и другой провиант.
Так вот где Ойрунас установил свою власть.
– И что будет теперь? – повторил юноша.
Ойнарал застыл в позе человека, не желающего шевельнуться.
– А скажи мне, человечек, – проговорил он полным интереса голосом. – Скажи, если бы тебе предстояло увидеть тень своего отца, разлагающуюся в этом унылом месте, какие чувства ты бы испытывал? Если бы ты ждал здесь Харвила, стискивал бы твою грудь ужас? Наливались бы кости свинцом?
Сорвил посмотрел на профиль нелюдя.
– Именно так.
– И по какой, позволь спросить, причине? – осведомился темный силуэт.
Сорвилу казалось, что он ощущает нечто кислое и малоприятное.
– От стыда, – ответил юноша. – За то, что он не сумел быть таким, каким велит ему быть его слава.
Ойнарал очень долго обдумывал эти слова.
Глубже, глубже ройте, сыны мои,
Укрепляйте самые кости,
Венчайте надежду с камнем,
Верьте пространству созижденному,
А не украденной пустоте…
Нелюдь наконец извлек из ножен Холол и взмахнул его пламенным откровением над серой пустошью. Рассыпавшиеся искорки света подчеркнули бесплодную белизну берега, разбросанных по блеклому песку ничем не прикрытых костей, костей и снова костей.
Выставив перед собой свое загадочное оружие, нелюдь устремился в серую пустоту. Полы его кольчуги сверкали серебряными искрами при каждом движении.
Сорвил заторопился следом, переставляя ноги, будто бы сплетенные из соломы. Действительно, что бы сделал он сам, если бы это его отец укрывался в лежащей перед ними черноте? Бросился бы навстречу, припал бы, рыдая, к его ногам, молил бы о незаслуженном прощении? Или бежал бы со всех ног, бежал как можно дальше от истины Священной Бездны?
Да и любил бы он, как и прежде, Харвила, мудрого и могучего короля Одинокого города? Или уже возненавидел бы его за свои долгие страдания в попытках подражать его примеру? За то, что оставил своего маленького сына в столь суровые дни в руках столь злобной и ненадежной судьбы.
Более того, любил бы еще его сам Харвил?
От таких вопросов становилось трудно дышать.
Человек и нелюдь шли по песчаной, засеянной костями пустоши, песок временами отступал, прятался в огромных впадинах в сухой скале. Свет Холола озарял все более и более неровную местность: засыпанные щебнем котловины и насыпи; каменные полки ступенями поднимались в густеющей тьме, образуя что-то вроде лестницы; на пределе видимости просматривался как будто огромный каменный причал, он резко выделялся на фоне других каменных глыб.
Ойнарал Последний Сын остановил Сорвила рукой. Внимательно осмотревшись и поразмыслив, сику продолжил путь в одиночестве, осторожно ступая по восходящей осыпи, с почтением, подобающим храму пропащих душ. Где-то тридцать ударов сердца юноша не мог понять причин его осторожности. Камень, поднимавшийся у подножия ступеней, углом своим скрывал линию, отделявшую то, что дышало, от того, что не шевелилось. Прославленный владыка Второй Стражи казался продолжением одного из глубочайших корней Плачущей горы.
Древний герой лежал обнаженным, склонив голову на грудь. Казалось, он спал, однако поза его – свободная, с широкими плечами и спиной, опирающейся на незримую скалу, – предупреждала об обратном.
