Железный помост дрогнул.
Все собрание нелюдей единым духом обернулось. Одетый в золото Нин’килджирас вскочил со своего королевского сиденья.
Серва окинула взглядом сборище, моргнула: золотистые нити света мешали смотреть.
И увидела одного из Высоких, распрямляющегося из полусогбенного положения во весь свой великанский рост, насколько это позволял источенный фигурами камень над его головой. Шаги гиганта заставили железный помост загудеть, пыль посыпалась из-под вбитых в камень железных крючьев. Движения его вселили в собравшихся страх. Титаническая фигура сверкала тем же самым блеском, что и прочие нелюди. Великан был в полном боевом доспехе, в огромном шлеме с прорезью для глаз и чудовищного размера хауберке, между колец которого виднелись кованые пластины, каковых не видывали на поле брани со времен Дальней Древности. Впрочем, местами на броне лежали толстые пласты пыли.
Однако все это было ничем рядом с четырьмя точками абсолютного небытия, с хорами, прикрепленными на его бедрах и плечах.
– Владыка Ойрунас! – вскричал Нин’килджирас с удивительной для него поспешностью. Бросив на Харапиора пристальный взгляд, он подошел к краю своей платформы. – Ты оказываешь нам честь!
Ойрунас…
Брат-близнец Ойринаса. Владыка Стражи. Легендарный герой первых войн с инхороями.
– Честь! – прогрохотал великан из-под шлема. – Лишь она и привела меня сюда.
Он сделал еще один шаг, и решетка пола, подпрыгнув, больно ударила Серву по щеке.
Нин’килджирас невольно отступил.
– Ско… – начал он, но тут же поскользнулся на пролитом им самим масле.
– И что же? – вопросил герой, крепостной башней возвышаясь над королем нелюдей.
– В порядке ли… – начал узурпатор, пытаясь подняться на ноги, но снова поскользнулся и упал теперь на Харапиора. – В порядке ли твои мысли? – спросил он, принимая наконец вертикальное положение.
Вокруг великана воцарилось молчание. Собрание ишроев и квуйя наблюдало за происходящим оцепенев; даже самые изменчивые из них почтительно моргали, ибо из общей могилы, которой была Гора, восстала сама ее память.
– Вижу, тут у вас беспорядок…
По какой-то причине эти слова слегка успокоили Нин’килджираса. Серва впервые заметила тело, обмякшее в могучей левой руке героя.
– Какой же именно?
– Латы, в которые ты облачен…
Король нелюдей посмотрел вверх и после недолгих колебаний выпалил:
– Это подарок!
– Золото, что сияет… – прогудел древний герой. – Оно мне знакомо…
Нин’килджирас промолчал.
– Я часто возвращаюсь к нему в своих воспоминаниях… часто.
В руке его лежал человек с льняными волосами… неужели?
– Оно гнетет меня, – прогрохотал владыка Стражи.
– После того как ты покинул Гору, время было неласково к нам, – выговорил Нин’килджирас ломающимся от напряжения голосом. – Я последний из рода Тсоноса, по…
– Реките мне, о братья мои! – тяжко обрушился голос. Герой повернулся к собравшимся. – Какое несчастье могло бы извинить бесчестье настолько предательское!
Нелюди Иштеребинта молчали, не находя слов.
– Поведайте же это тому, кто пожрал десять тысяч свиней!
Крик его переполняла темная страсть, интонации выдавали отвращение, боль и ощущение измены. Многие среди собравшихся осмелились положить ладони на рукояти мечей. Нин’килджирас отступил и оказался позади оцепеневшего Харапиора. Серва заметила стражников, пробиравшихся сквозь начинавшую редеть толпу.
– Скажите тому, кто расточил века, заново переживая золотой кошмар – золотую непристойность!
Без какого-либо предупреждения герой-великан шагнул прямо к ней и с легкостью существа гораздо меньших размеров опустил принесенного бездыханного человека между ней и ее братом. Затем, не обращая внимания на подступавших охранников, владыка Стражи указал толстой, с дубовый ствол, рукой на внука Нин’джанджина. Серве не нужно было видеть его лицо, скрытое шлемом, чтобы понимать, с какой яростью он сейчас усмехается.
– Скажи мне, – прогремел владыка Ойрунас, – как получилось, что Подлые стали править Горой?!
Обвинение прогремело над зияющим провалом Илкулку, а герой воспользовался этим мгновением, чтобы извлечь из ножен свой чудовищный меч Имирсиоль. Противоположная сторона помоста ощетинилась сверкающими клинками. В глазах Харапиора засияли чародейские Смыслы. Но великан ударил в потолок, разбив целый легион каменных фигур, вниз посыпались камни – а с ними на залитого маслом короля нелюдей обрушился дождь искр.
Показались первые огоньки, призрачные. Тем не менее Нин’килджирас взвыл и начал в панике гасить пламя обеими руками. Слой масла на золотых чешуях занялся.
Король нелюдей вспыхнул, как факел, завизжал, как недорезанная свинья. Харапиор бросился к нему на помощь, однако пламя немедленно перескочило на украшавшие его шею скальпы. Он начал бить себя по груди, по шее… и оказался вдруг раскроен пополам легендарным Молотом Сиоля.
– Вот и конец! – прогудел владыка Стражи, заглушая общие вопли, смеясь и плача одновременно.
Нин’килджирас еще метался и визжал. Соггомантовое золото чернело.
И тут, описывая дугу, непонятно откуда вылетела точка небытия – брошенная в нее хора, поняла Серва. Но она не могла даже пошевелиться! Она могла лишь проследить движение этой точки на фоне хаотичного перемещения разбегающейся толпы. Хора упала на решетку прямо перед ней и, стуча, прокатилась по кривой канавке к ее лицу – небытие, сулящее небытие. Удар пошатнул помост, где-то с хрустом лопнул металл, и все сооружение накренилось, завалилось налево. Хора остановилась в половине локтя от лица Сервы. Следуя взглядом за пальцами, обхватившими пустоту, она увидела Сорвила: лицо его было ободрано, из ссадин текла кровь, синие глаза напряженно разглядывали ее.
– Вот она! – уже лишь только смеясь, пророкотал владыка Стражи. – Вот она, наша участь, – пожирать самих себя.
И вдруг Лошадиный Король улыбнулся. Хаос воцарился под Небом, что под Горою – смерть, крики, – но она не отводила глаз от Сорвила, ибо он был реальным…
Как и грязная окровавленная ладонь, что он поднес к ее лицу.
Ладонь воина.
– Пой, – прохрипел он так, что она услышала это слово за всем шумным смятением, и вытащил черную шелковую тряпку изо рта ее и из горла. Она отдышалась, втянула в себя вкус дыма и войны. Пахло жареной бараниной.
И запела, явив жуткое наследие, полученное от своего отца.
Глава тринадцатая
Даглиаш
Даже Бог должен есть.
Конрийская пословица
Конец лета, 20 год Новой империи (4132 год Бивня), Уроккас
