Из-за близости Мексики наркотики водились в изобилии и стоили дешево. Однако география, по всей видимости, не играла особой роли. Ранее неизвестные или недоступные наркотики в богатом ассортименте наводнили нашу школу и окрестности так же, как и всю Америку, с середины 1960-х.
Наиболее популярной была марихуана. После уроков дети тусовались на стоянке для велосипедов, где предлагали один косячок за 50 центов и пакетики в одну унцию за 10 долларов. Дозу можно было купить в туалете и по пути в школу и из школы. Один из моих друзей попробовал покурить и потом рассказывал нам, как это было. Он сказал, что попросил марихуану у мальчика, о котором все знали, что он торчок, и выкурил косячок на заднем дворе дома, сильно кашлял, но ничего особенного не почувствовал, а потом зашел в дом и съел целую коробку печенья. Он начал курить практически каждый день.
Спустя год или чуть больше один парень из нашего квартала спросил меня, не хочу ли я выкурить косячок. Шел 1968 год, и я начал учиться в старшей школе. Ничего особенного я не ощутил, у меня не было никаких галлюцинаций, и я не попытался взлететь с крыши нашего дома, как дочка Арта Линклеттера, о которой говорили, что она перед этим наглоталась ЛСД. То есть я хочу сказать, что этот опыт показался неопасным, поэтому я не слишком долго сомневался, прежде чем его повторить, когда попал в дом к другому парню и его старший брат передал мне тлеющий косяк, скрепленный зажимом.
Конечно, прямо об этом не говорилось, но марихуана, с ее печатью запретности, служила пропуском в определенный круг общения. Попасть в него было для меня огромным облегчением после статуса одинокого «ботана» в младшей средней школе. Я чаще смеялся, мне было веселее среди обкуренной и, соответственно, менее взыскательной публики. Это было своего рода лекарство от мучительной неуверенности, незащищенности. Я воспринимал все вокруг – музыку, природу – более восторженно и остро, не так робел в присутствии девчонок, а это огромный плюс для мальчишки четырнадцати-пятнадцати лет. Мир одновременно казался и затуманенным, и более ярким и живым. Но, возможно, даже не это было главным. Помимо постоянного давления сверстников и кайфа, помимо духа бунтарства, выражавшегося в том, чтобы забить косячок, помимо чувства товарищества и того, что марихуана помогала сглаживать присущие мне неловкость и неуверенность в себе… – помимо всего этого, марихуана помогала мне что-то почувствовать, когда внутри было пусто, и выключала эмоции, когда они захлестывали меня. Точно так же, как марихуана делала окружающее одновременно и размытым, и более ярким и отчетливым, она давала возможность испытывать более сильные чувства и одновременно приглушала эмоции.
Сейчас люди моего возраста часто говорят, что тогда наркотики были другими – не такая сильнодействующая марихуана и более чистые психоделики. Это верно. Тестирование марихуаны показало, что сейчас в средней дозе содержится в два раза больше ТГК, активного ингредиента, чем в той же траве десять лет назад, которая, в свою очередь, была более концентрированной, чем в 1960-е и 1970-е годы. Часто пишут о том, что психоделики и экстази смешивают или даже подменяют метамфетамином и другими наркотиками или примесями, хотя и в наше время мы слышали о ребятах, которые нюхали чистящее средство для канализации Drano вместо кокаина.
Однако кое-что действительно изменилось, и с этим не поспоришь. Многочисленные исследования однозначно доказывают, что употребление наркотиков, включая марихуану, влечет за собой кучу опасных физических и психологических последствий. Мы-то думали, что они безвредны. Оказывается, нет. Я знаю, что многие вспоминают старые добрые времена, ассоциируя их с употреблением «безвредных» наркотиков. Они выжили, обойдясь без существенных последствий, но многим избежать их не удалось. Были и несчастные случаи, и самоубийства, и передозировки. Меня поражает огромное количество жертв наркотиков родом из 1960-х и 1970-х, которые и сейчас бродят по улицам, многие из них стали бездомными. Некоторые разглагольствуют о всякого рода заговорах. Очевидно, это черта, типичная для наркоманов и алкоголиков. «Когда его, бывало, развезет после выпивки, он всегда принимался ругать правительство», – говорил Гек Финн о своем пьянице-отце.
Именно поэтому все детство Ника, начиная с семи-восьми лет, я постоянно говорил с ним о наркотиках. Мы разговаривали о них «с раннего возраста и часто», как предписывает организация «Партнерство во имя Америки, свободной от наркотиков». Я рассказывал ему о людях, которые так или иначе пострадали от этого пагубного пристрастия или даже погибли. Я рассказывал ему о своих ошибках. Я следил, не появились ли первые тревожные признаки подросткового алкоголизма и наркомании. (Пункт пятнадцатый в анкете одной организации: «Может быть, ваш ребенок внезапно изъявляет желание навести порядок после коктейльной вечеринки, но забывает о других домашних обязанностях?»)
Когда я был ребенком, родители умоляли меня держаться подальше от наркотиков. Я отмахивался, потому что они не понимали, о чем говорят. Они как были, так и сейчас остаются приверженцами трезвого образа жизни. Я же знал о наркотиках из первых рук. Так что когда я предостерегал Ника, то думал, что заслуживаю какого-то доверия.
Многие специалисты советуют родителям моего поколения не раскрывать правду о нашем собственном опыте употребления наркотиков. Причина в том, что это может иметь обратный эффект – как в случаях, когда известные спортсмены выступают в школах или на телевидении и рассказывают детям: «Парни, не употребляйте это дерьмо, лично я чуть не умер». И тем не менее вот они стоят здесь, в бриллиантах, золоте, с миллионными доходами и всенародной известностью. На словах – «я едва выжил». А реальный посыл такой: я выжил, добился успеха, и ты тоже сможешь. Дети видят, что их родители прекрасно устроили свою жизнь, несмотря на наркотики. Именно поэтому, может быть, мне стоило солгать Нику, но я этого не сделал. Он знал правду. В то же время наша близость придавала мне уверенность в том, что я наверняка сразу узнаю, если в его жизни появятся наркотики. Я наивно полагал, что, если Ник поддастся соблазну что-то попробовать, он обязательно расскажет об этом. Я ошибся.
Хотя на дворе был май, холодный и туманный день больше напоминал зиму, чем весну. В воздухе витал запах горящего дерева, оставшийся от костра, который жгли сегодня. В это время года солнце рано скрывается за горами и высокими тополями, поэтому в четыре часа во дворе уже было сумрачно. Туман вился вокруг ног мальчиков, гонявших мяч туда-сюда. Игра не клеилась. Похоже, они были больше увлечены разговором – может быть, о девочках, или музыкальных группах, или о ранчеро, застрелившем вчера бешеную собаку в Пойнт-Рейес-Стейшн.
Товарищем Ника по игре был мускулистый качок, демонстрировавший натренированную грудную клетку и бицепсы, обтянутые футболкой. Ник был одет в слишком просторный серый кардиган – мой, между прочим. Его волосы, свисавшие прядями, и весь облик уставшего от жизни апатичного человека любого могли навести на мысль о том, что в дальнейшем он непременно начнет курить, в лучшем случае марихуану. И все же, несмотря на его прикид, на перемены в настроении – усиливающуюся хандру и угрюмость – и на его новую тусовку, которую составляли грубые, флегматичные ребята из школы, когда я смотрел на своего сына, я видел юность и жизнерадостность, озорство и невинность. Еще совсем ребенок. Именно поэтому я был совершенно ошарашен при виде туго свернутых зеленых шишек марихуаны, которые оказались у меня в руках.
