В другой раз по пути в Тусон после возвращения из Скоттсдейла от моих родителей мы подвезли голосовавшую на дороге девушку. Когда доехали до нужного ей места – школы парашютного спорта в заштатном городишке Каса-Гранде, – наша попутчица уговорила нас на прыжок. Инструктаж проходил напротив стены, на которой кто-то написал: «Все, что вы делаете на земле, несущественно». Наш инструктор сказал: «Главное – получать удовольствие от полета». Когда он добрался до конца своей речи, он хмыкнул и сказал: «Все это фигня. Давайте летать!»
Мой парашют не раскрылся. В самый последний момент меня спасло то, что сработал запасной парашют, который и замедлил мое падение. Я здорово приложился о землю, но в общем был в порядке. Чарльз подбежал ко мне. «Ну, это полный улет!»
Истории, связанные с наркотиками, жуткие и опасные. Подобно некоторым историям о войне, они фокусируют внимание на приключениях своих «героев» и их чудесном спасении. По традиции, сложившейся в среде знаменитых и скандальных кутил и их летописцев, даже похмелье и опыт пребывания на границе жизни и смерти, неотложная медпомощь подаются в этаком гламурном стиле. Однако рассказчики, как правило, предпочитают не распространяться о медленной деградации, психических травмах и, наконец, несчастных случаях.
Однажды вечером Чарльз вернулся после двухдневного кутежа и пошел в ванную. Его не было довольно долго, и я начал волноваться. Я несколько раз позвал его, но он не отвечал. Тогда я сломал замок и распахнул дверь. Он лежал без сознания, видимо разбил голову о плитки пола, который был забрызган кровью. Я вызвал скорую помощь. Врач в больнице предупредил Чарльза об опасных последствиях пьянства, и он пообещал прекратить пить, но, конечно, и не думал выполнять обещание.
В тот же год под впечатлением от творчества Хантера Томпсона мы совершили поездку в Сан-Франциско. Мы приехали ранним вечером. Прежде я здесь не бывал. Мы заглушили мотор на вершине самого высокого холма. Дул бодрящий ветер. После детства, проведенного в Аризоне, я чувствовал себя так, как будто первый раз в жизни могу вдохнуть полной грудью.
Я подал заявление о переводе в Калифорнийский университет в Беркли. Поскольку я еще не успел испортить свою академическую справку, меня приняли, и с осени я мог приступить к занятиям. В то время считалось вполне обычным, если студент университета выбирал в качестве главного предмета изучения придуманную им самим область социологии. Мое внимание привлекла проблема смерти и человеческого самосознания.
Я с увлечением погрузился в учебу, но и здесь, в Беркли, не было недостатка в наркотиках. Кокаин и марихуана были непременным атрибутом наших выходных. Отец одного из моих друзей, врач, постоянно выписывал метаквалон, пытаясь оградить своего сына от перехода на уличные наркотики. Я употреблял приличное количество наркоты, но не больше, чем остальные. Так или иначе, мы пришли к тому, что многие студенты стали воспринимать злоупотребление алкоголем и наркотиками как некую неотъемлемую составляющую высшего образования.
Я продолжал поддерживать связь с Чарльзом. Я наблюдал, как постепенно усиливалось и укреплялось его пристрастие к спиртному и наркотикам, и сейчас, много лет спустя, его опыт заставлял меня тревожиться о Нике. Я, конечно, злоупотреблял наркотиками, но никогда не был таким, как Чарльз. В час или два ночи я давал отбой, так как нужно было рано вставать и идти на занятия. Чарльз смотрел на меня как на сумасшедшего. У него-то гульба только начиналась.
После лета, проведенного в Париже, Ник вернулся в школу. Его язву залечили, но он стал другим. Он так же хорошо успевал по большинству предметов, удерживая высокий средний балл, как будто это делало его падение более трагическим, чем если бы он стал неудачником. Однако он бросил плавание и водное поло, а затем и газету. Он начал прогуливать уроки, уверяя, что отлично знает, что ему может, а что не может сойти с рук. Он поздно приходил домой, нарушая установленный в нашей семье «час икс». Наше беспокойство росло, и мы с Карен решили встретиться со школьным психологом. Тот сказал: «Откровенность Ника, черта, обычно не свойственная мальчикам, – хороший знак. Продолжайте обсуждать с ним сложившуюся ситуацию, и постепенно он справится».
Ну что ж, попробуем.
У меня было впечатление, будто на Ника действуют две противоборствующие силы. Его учителя, психологи и, конечно, мы, родители, изо всех сил старались удержать его и не дать подчиниться другой силе, которая крылась в нем самом.
Отработав двадцать пять лет в нашей школе, Дон получил должность в другом месте. Кроме него никто не имел такого влияния на Ника, хотя вряд ли ему – или кому-то еще – удалось бы изменить тот курс, который выбрал для себя наш сын. Некоторые преподаватели всё еще восхищались остротой его ума и успехами в творческом письме, художественными способностями, включая работу для студенческой художественной выставки. Это был рисунок гуашью на внутренней стороне коробки от игры Clue Jr., изображающий кричащего мальчика, чье лицо перечеркнуто какой-то надписью. Многие старшеклассники часто пропускают занятия, но однажды его декан мне сообщил, что Ник побил школьный рекорд по количеству прогулов. И это при том что мы получили благоприятные ответы из колледжей, куда Ник отправлял заявления о приеме. Его приняли в большинство из них.
Ник старался бывать дома как можно меньше. Он тусовался с кучкой ребят, явных торчков. Я требовал объяснений, но он отрицал, что употребляет какие-то наркотики. Ему хватало сообразительности, чтобы придумать оправдания для особо вопиющих выходок, он становился гораздо искуснее в заметании следов. Обнаружив это, я был удивлен и растерян. Ведь я все еще думал, что мы с ним очень близки – ближе, чем большинство отцов и сыновей. В конце концов он признался, что употребляет наркотики, «как все», «только марихуану» и только «время от времени». Он обещал, что никогда не сядет в машину с водителем, который находится под кайфом. Мои советы, мольбы и гневные тирады – все было впустую. Он продолжал меня успокаивать: «Это ерунда. Ничего опасного. Не волнуйся».
– Не всегда это безвредно, – говорил я, повторяя избитые истины. – Это может вырасти в большую проблему. Для некоторых. Я знаю людей, которые начинали с малого, а потом становились кончеными наркоманами и…
Ник закатывал глаза.
– Но это правда, – продолжал я. – Все их замыслы и мечты были похоронены десятилетиями курения марихуаны.
Я рассказал ему еще об одном бывшем товарище, который не мог удержаться ни на какой работе дольше одного-двух месяцев:
– Как-то он сказал мне: «Я живу в клубах дыма перед телевизором с тринадцати лет, и, наверное, нет ничего удивительного в том, что моя жизнь не очень-то удалась».
– Ты сам выкурил тонны марихуаны, – парировал Ник. – Уж кто бы говорил.
– Хотел бы я, чтобы этого не было.
– Ты слишком беспокоишься, – отвечал он пренебрежительно.
Как-то раз мы приехали к моим родителям в Аризону. Я и Ник отправились прогуляться по нашему кварталу. С тех пор как я отсюда уехал, пальмы выросли, их стволы стали тонкими и чересчур высокими, напоминая жирафов с нелепо вытянутыми шеями. Несколько домов реконструировали, в них надстроили вторые этажи. В остальном улица выглядела как прежде. Я помнил, как мы с Ником гуляли по тому же маршруту, когда ему было два или три года. Я тащил за веревку детскую машину, на водительском сиденье которой восседал Ник. Доехав таким образом до нашей цели – Чапаррал-парка, он нажал на воображаемый ручной тормоз, открыл дверцу и тщательно закрыл ее, а потом побежал на берег искусственного озера. Там он кормил хлебом уток и гусей. Сердитый старый гусь цапнул его за палец, и Ник заплакал.
