Чем больше я узнавал об индустрии реабилитации наркоманов, тем больше мне казалось, что в ней очень мало порядка. Некоторые широко разрекламированные и дорогие программы реабилитации оказываются неэффективными. Многие наркологические центры применяют программы, одинаковые для всех. Некоторые из них – что частные, что государственные – почти бесполезны, когда дело доходит до лечения метамфетаминовых наркоманов. Таково мнение Ричарда Росона, заместителя директора Комплексной программы борьбы со злоупотреблениями психоактивными веществами Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе, который сравнил их с компанией «Эрл Шейб»
[19]: «Покраска долго не протянет».
Доктор Росон говорит не о том, что многие программы лишены полезных компонентов. Обычно они берут за основу принципы работы организации «Анонимные алкоголики». Соблюдение этих принципов необходимо для большинства, если не всех, алкоголиков и наркоманов, независимо от вида наркотика, чтобы оставаться трезвыми длительное время. В остальном программы предлагают нечто вроде небрежно сшитого лоскутного одеяла из разных видов терапии – поведенческой, психологической и когнитивной. Многие программы включают лекции, индивидуальные сеансы психотерапии, выполнение хозяйственных обязанностей (с суровыми последствиями за уклонение от них), исповедальную и конфронтационную групповую терапию, включая травлю пациентов, которые отвергают принятую систему лечения. Согласно мнению консультантов по проблемам наркомании и алкоголизма, работающих в этих программах, сопротивление означает отрицание проблемы, а отрицание ведет к рецидиву. Некоторые программы предлагают тренинги по развитию жизненно важных умений и навыков (таких как составление резюме), занятия физическими упражнениями, групповые и индивидуальные занятия с членами семьи и консультации с терапевтами и психиатрами, которые могут назначить пациенту медикаментозное лечение. Некоторые учреждения предлагают сеансы массажа и консультации по питанию. Некоторые программы амбулаторного лечения включают относительно новую технику ситуационного воздействия – систему позитивного подкрепления воздержания. Однако попросту не существует стандартов, которые были бы основаны на доказавших свою эффективность протоколах лечения. И поэтому пациентов наркологических центров часто лечат в соответствии с воззрениями руководителя программы, порой не имеющего никакой квалификации и опыта, кроме опыта собственной зависимости.
«Наличие шести детей не делает вас хорошим акушером-гинекологом», – говорит Уолтер Линг, врач-невролог и директор (совместно с Росоном) программы Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе. Даже те наркологические центры, которыми управляют квалифицированные врачи и клиницисты, применяют широкий диапазон методов лечения, и многие из них не обладают доказанной эффективностью.
Важнее же всего вот что: многие программы не учитывают специфические особенности метамфетамина, зависимость от которого, по мнению некоторых экспертов, тяжелее всего поддается лечению. Но что еще мне оставалось?
Я выбрал «Тандер Роад» в Окленде – место с хорошей репутацией, которое мне настоятельно рекомендовали, – и договорился о приеме. Теперь нужно было заставить Ника поехать со мной в этот центр. Я собрался с силами и приготовился к самому трудному: пустить в ход последнее средство из моего поредевшего арсенала влияния на сына – угрозу выгнать его из дома и лишить всяческой поддержки. Я был полон решимости поступить именно так, поскольку был убежден, что это лечение – наша единственная надежда. Но эта решимость никак не облегчала мою задачу.
На следующее утро, когда Джаспер и Дэйзи были в школе, я поднялся в комнату Ника, где он все еще крепко спал. Выражение его лица было расслабленное и спокойное. Спящий ребенок. Я наблюдал за ним с болью в душе. Вдруг он начал подергиваться, морщиться и скрипеть зубами. Я разбудил его и рассказал, куда мы поедем.
Он разозлился.
– Только не это!
– Давай, Ник, покончим с этим, – упрашивал я.
Он встал, дрожащей рукой отбросил волосы со лба. Оперся о дверной косяк.
– Я сказал, ни за что.
Он говорил невнятно, запинаясь.
– Все, Ник, – решительно сказал я, и мой голос дрогнул. – Мы едем. Это не вопрос выбора.
– Ты не можешь меня заставить. Какого черта?
– Если ты хочешь здесь жить, если ты хочешь, чтобы я тебе помогал, если ты хочешь, чтобы я платил за учебу в колледже, если ты хочешь нас видеть… – Я взглянул на него и сказал: – Ник, ты что, хочешь умереть? В этом все дело?
В этот момент мой сын пнул ногой стену, с размаху ударил кулаком по столу и заплакал.
Я грустно повторил:
– Пойдем.
Он еще немного побушевал, но все-таки пошел за мной к машине.
Часть III. Мне все равно
Ты в безопасности, помню, шептала я Кинтане, когда впервые увидела ее в ICU Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе. Я здесь. С тобой все будет хорошо. Половина головы была обрита перед операцией. Я видела длинный разрез и скрепляющие его металлические скобы. Она снова дышала только с помощью эндотрахеальной трубки. Я здесь. Все хорошо… Я позабочусь о ней. Все наладится. Мне пришло в голову, что это обещание я не смогу сдержать. Я не смогу все время о ней заботиться. Я никогда не смогу ее оставить. Она уже не была ребенком. Она была взрослой. В жизни случаются такие вещи, которые матери не могут предотвратить или исправить.
Джоан Дидион. Год магического мышления
1
Я вел наш старый «вольво», бледно-голубой, покрытый ржавчиной из-за соленого воздуха побережья и помятый после неудачных приключений Ника. В машине пахло его сигаретами. Именно на этой машине он исчез из дома. Ника мотало из стороны в сторону, как тряпичную куклу. Он прижался к дверце, чтобы отодвинуться как можно дальше от меня.
Мы молчали.
Электрогитара Ника, ярко-желтая, с черной накладкой для защиты верхней деки, лежала на заднем сиденье. Рядом еще одно напоминание о его эскападах – причудливый кальян для курения марихуаны, сделанный из стеклянного химического стакана и мундштука пенковой трубки. Еще там были фонарик, томик Рембо с потрепанной обложкой, грязные джинсы, полупустая бутылка энергетика «Гаторейд», газета Bay Guardian, кожаная куртка-бомбер, пустые бутылки из-под пива, кассеты, засохший сэндвич.
Несколько раз он пытался отговорить меня от поездки.
– Это глупо, – вяло умолял он. – Знаю, я облажался. Я все понял.
Я молчал.
– Я не могу это сделать. Не буду.
Он начал злиться. Испепеляя меня взглядом, сказал:
