У доктора была спокойная улыбка на изрезанном морщинами лице, редеющие волосы. Одет он был в рубашку с открытым воротом и шерстяную куртку. Он производил впечатление солидного, мягкого и сочувствующего человека. По его внешности, манере поведения, мягкому голосу и добрым глазам мы догадывались, что он понимает наше отчаяние, потому что сам пережил такие же испытания.
Мы рассказали ему о Нике во всех подробностях. Мы объяснили, что сейчас он в наркологическом центре «Олхофф». Мы признались, что не уверены, что поступили правильно. Мы сказали, что беспокоимся о Джаспере и Дэйзи. Мы сказали, что не знаем, что будем делать, когда программа лечения закончится.
К нашему удивлению, он дал нам не так много советов, во всяком случае в отношении Ника, хотя и поддержал наше решение отправить его в наркологический центр. Большая часть его консультации была адресована нам с Карен.
– Позаботьтесь о себе. Берегите свой брак. Браки довольно часто разрушаются, когда ребенок становится наркоманом.
Он сказал, что мы не можем и не должны придумывать, что делать, когда программа закончится, ведь за это время много чего может случиться.
– Живите сегодняшним днем. Поверьте, несмотря на банальность, этот совет работает.
В конце приема он наклонился к нам и сказал с подкупающей проницательностью:
– Устройте себе свидание.
– Уже, – сухо ответила Карен. – Вот оно, наше свидание, перед вами.
Мы посмотрели друг на друга, осознав этот парадокс. Действительно, мы целую вечность никуда не выходили вдвоем. Переживая тяжелый психологический стресс, мы стремились держаться ближе к дому, к тому же боялись оставить младших детей одних. В этот вечер мы отвезли их к Нэнси и Дону.
Доктор спросил, не пробовали ли мы ходить на собрания анонимных алкоголиков.
Я сказал, что нет.
– Я думал, это для… – я замолчал.
Он ответил:
– Попробуйте. Возможно, это окажется полезным для вас.
Несмотря на то что телефонные звонки в наркологическом центре запрещены, на третий день пребывания в «Олхоффе» Ник ухитрился-таки позвонить, умоляя забрать его домой. Когда я отказался, он с грохотом повесил трубку. Разволновавшись, я позвонил закрепленному за ним консультанту. Она сообщила, что Ник мрачен, подавлен, агрессивно настроен и грозится убежать. «Но они практически всегда начинают с этого».
– Что, если он убежит?
– Мы не сможем остановить его. Он уже взрослый.
Что нам оставалось делать? Мы могли только надеяться. За это время мы с Карен несколько раз сходили на прием к консультанту по проблемам зависимости от наркотиков и алкоголя. Он прекрасно умел слушать. Это, может быть, то, в чем мы нуждались тогда больше всего. Он помогал нам разобраться в том, что мы можем, а что не можем сделать для Ника. По его словам, самое трудное в отношениях с ребенком-наркоманом – это неспособность контролировать его зависимость. Мы не могли сами спасти Ника.
– Вы можете поддержать его на пути к выздоровлению, – сказал он. – Но вы не можете пройти этот путь за него. Мы пытаемся спасти их. Родители пытаются. Это все, что могут сделать родители.
Он рассказал нам о трех принципах программы анонимных алкоголиков: «Это не ваша вина. Вы не можете это контролировать. Вы не можете вылечить это».
Каждый раз, когда мы уходили, он напоминал:
– Будьте союзниками. Помните, вы должны позаботиться о себе. В противном случае от вас никому не будет никакого толку – ни друг другу, ни вашим детям.
⁂
Теперь, когда Ник был в безопасности, хотя бы на время, – я стал больше времени уделять работе. Один из героев моих интервью – выздоравливающий наркоман и одновременно пациент такого же «завязавшего» наркозависимого. Я рассказал ему, что поместил своего сына в наркологический центр. Он сказал:
– Благослови вас Бог! Я там был. Это настоящий ад. Но он в руках Божьих.
Это поразило и испугало меня. Я заметил, что наша семья никогда не верила в Бога.
– Хотел бы я верить, – сказал я. – Мне хотелось бы передать все это в чьи-то руки. В руки кого-то могущественного и великодушного. Но я в это не верю.
– Вы уверуете в Бога, прежде чем закончатся ваши испытания, – ответил он.
Я позвонил консультанту Ника в «Олхоффе». Я догадался, что она пытается сделать вид, что все хорошо, но на самом деле явно в растерянности. Она сказала:
– Метамфетамин особо коварная вещь. Это наркотик самого дьявола. То, что он с ними делает, просто ужасно.
Она помолчала и постаралась успокоить меня:
– Впрочем, еще рано говорить что-то определенное.
Не в первый раз я услышал, что метамфетамин хуже, чем большинство других наркотиков. Чтобы узнать почему, я продолжил свои изыскания и побеседовал с другими исследователями, изучающими свойства и действие метамфетамина. Они объяснили, что наркоманы часто чрезмерно увлекаются и увеличивают дозу, пытаясь снова испытать первоначальный кайф, но для метамфетаминовых зависимых, у которых уровень дофамина в мозге падает на 90 %, это недостижимая задача. Как и при употреблении многих других наркотиков, дефицит дофамина у них ведет к развитию депрессии и повышенной тревожности. Но в случае метамфетамина все гораздо серьезнее. Это вынуждает человека увеличивать потребление вещества, тем самым усугубляя повреждение нервов, что, в свою очередь, усиливает непреодолимую тягу к наркотику. Таким образом формируется порочный круг, что приводит и к развитию зависимости, и к рецидиву после лечения. Многие исследователи утверждают, что вследствие невероятной нейротоксичности этого наркотика мет-наркоманы, в отличие от тех, кто употребляет другие наркотики, возможно, никогда не смогут восстановиться полностью. Для меня это был страшный вывод, который придал моему исследованию новый импульс.
Администрация Клинтона выделила миллионы долларов на поиски методов лечения зависимости от злоупотребления метамфетамином, когда эпидемия начала стремительно распространяться. Среди мет-наркоманов отмечались высокий показатель рецидивов и низкий показатель удержания пациентов в программах реабилитации. Одной из целей исследования было определить, вызывает ли этот наркотик необратимое повреждение мозга. Если это так, например как при болезни Паркинсона, лучшее, что можно было бы сделать, – это лечить симптомы или замедлить процесс деградации. Полного выздоровления, вероятно, добиться будет невозможно.
В 1987 году организация «Партнерство во имя Америки без наркотиков» организовала кампанию «Это твой мозг на наркотиках». Но мозг человека, употребляющего метамфетамин, не похож на яичницу (как в рекламном ролике кампании). Он больше напоминает ночное небо над Багдадом в первые недели войны. Во всяком случае, именно так это выглядит на экране компьютера, стоящего на столе Эдит Лондон, фармаколога по образованию и профессора психиатрии и биоповеденческих наук в Медицинской школе Дэвида Геффена Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе.
