На обратном пути в больницу Ник рассказал мне еще о двух событиях этой недели. Первая огорчила и обескуражила. Стивен покинул программу. Просто и без всяких церемоний он вышел как-то среди дня из больницы и отправился по дороге, ведущей к Калистоге. Позже пациенты узнали, что он зашел в ближайший бар и сорвался, снова запил.
Ник расстроился, но не был удивлен.
– На первый взгляд казалось, что он твердо решил вести трезвый образ жизни, – сказал он. – Он понимал, что рискует потерять жену и свою прелестную малышку. Но он никогда не воспринимал это слишком серьезно. Винил жену в их проблемах. Винил своих родителей. Винил всех, кроме себя. Он так ничего и не понял.
Во вторую новость было еще труднее поверить. Когда кто-нибудь завершает четырехнедельный курс, пациенты устраивают прощальную церемонию. «Выпускник» программы просит кого-либо из пациентов «выступить» в его поддержку, сказать слова ободрения и напутствия, провожая в новую жизнь. Смысл церемонии в том, чтобы придать мужества «выпускникам» и воодушевить новичков.
В то утро, когда должен был выписываться Кевин, военный, он подошел к Нику. «Ты смелый сукин сын, – сказал он. – Нужно отдать тебе должное». Затем, к великому удивлению Ника, он попросил его выступить в его поддержку на прощальной церемонии. «Я зауважал тебя, – сказал он. – Я следил за тобой и знаю, что из всех нас только ты сможешь справиться. Ты еще молодой и пока не успел слишком напортачить со своей жизнью. У тебя любящая семья. И ты, черт возьми, достаточно умен. Я хочу справиться со своей проблемой, хочу сильнее, чем чего-либо другого. Я собираюсь доказать, что ты был неправ. И я добьюсь своей цели».
Ник согласился.
– Ну и я выступил, поддержал его, – сказал он. – Я сказал, что надеюсь и молюсь за то, чтобы он справился и выполнил свой план. Я сказал: «Я надеюсь на тебя, на твою жену и детей». Позднее я смотрел, как они уходили, он и его жена. На прощание они оба меня обняли. Уходя, они держались за руки.
Через неделю я забирал Ника из больницы. Окна в машине были опущены, теплый воздух врывался внутрь. Я нервничал и волновался. Ник с воодушевлением говорил о будущем. Его оптимизм выражался не только в ясности и разумности его речи, но и в его позе, в том, как он держался – уверенно и серьезно, в его глазах, которые наконец-то снова наполнились светом. Он сказал, что твердо настроен держаться подальше от наркотиков.
Я разделял его оптимизм. Но я понимал, что соблюдать трезвость легче в безопасной, упорядоченной обстановке наркологической клиники, в строгих рамках программы реабилитации, поэтому мои надежды были не особенно радужными. Мне хотелось верить, что все постепенно наладится, и в то же время я не мог заставить себя поверить в это.
Атмосфера в доме стала спокойнее, хотя время от времени возникали напряженные моменты. Я беспокоился, когда Ник уходил на собрания анонимных алкоголиков. Я беспокоился, когда он казался рассеянным или не в настроении. Я беспокоился, когда в августе пришло время отправлять его в колледж, который на этот раз находился за три тысячи миль от дома.
Хэмпширский колледж расположен на территории бывшего яблоневого сада, где сохранилась атмосфера фермерской усадьбы. Это восемьсот акров прекрасных газонов и буколических пейзажей. Колледж предлагает впечатляющую творческую программу по гуманитарным наукам и сотни основных предметов специализации и дополнительных учебных курсов. Кроме того, Хэмпшир входит в консорциум из пяти колледжей, включающий Массачусетский университет, Амхерстский колледж, Смит-колледж и Маунт-Холиок-колледж. Ник мог выбрать любой курс из тех, которые предлагают эти учебные заведения. Между ними организовано регулярное автобусное сообщение.
Мы с Карен полетели вместе с Ником, чтобы помочь ему устроиться на новом месте и подготовиться к ознакомительной церемонии для первокурсников. Мы зашли поесть в индийский ресторан, который мы с Ником нашли, когда объезжали колледжи больше года назад.
– Поверните направо на светофоре, – завопил Ник. – Направо, направо, направо!
Утром мы отправились в колледж. Погода стояла теплая и солнечная. Семьи развозили студентов по спальным корпусам. Они подъезжали в автофургонах, универсалах, мы увидели даже лимузин, нагруженный чемоданами, кофрами со стереосистемой, ударной установкой и несколькими компьютерами.
Комната Ника находилась в спальном корпусе для «трезвенников», или «завязавших», маленькая, но комфортабельная. Оставив здесь вещи, мы, следуя указателям, отправились в центр кампуса на приветственное барбекю. Мы с Карен внимательно рассматривали приезжающих первокурсников, пытаясь выявить среди них потенциальных наркодилеров.
В конце трапезы к собравшимся обратились с речами деканы колледжа. После приветственного мероприятия я нашел начальницу отдела студентов и спросил ее, как обстоят дела с наркотиками в колледже, объяснив, что мой сын недавно прошел два курса реабилитации. Она признала, что марихуану употребляют повсеместно, но верно подметила, что «наркотики заполонили все колледжи Америки и все города, поэтому молодые люди должны научиться жить среди них».
Декан направила меня к руководителю медицинской службы колледжа, которая записала для меня свое имя и номер телефона и сказала, что поможет Нику, насколько это в ее силах. Она проводит его на собрание участников программы «12 шагов» и познакомит с другими студентами, которые находятся в процессе реабилитации. «Он не один такой, – сказала она. – У нас есть достаточно развитая система поддержки для тех, кому она нужна».
⁂
– Привет, пап, – Ник позвонил по телефону, когда мы с Карен вернулись в Калифорнию, – это я, Ник.
Он звонил из спального корпуса. Слушая его голос, я представлял его в поношенной футболке, в мешковатых грязных штанах, которые поддерживает на бедрах черный ремень с металлическими заклепками, в конверсах, вьющиеся волосы отброшены назад, чтобы не падали на глаза. Судя по голосу, он с энтузиазмом отнесся к занятиям в колледже. Снова исполненный надежд, я продолжал предаваться отвлеченным оптимистическим фантазиям, даже когда мы закончили разговор. Я представил, как он идет по кампусу на занятия со своим рюкзаком. Я слышал его голос и представлял, как он участвует в дискуссиях о диалектике империализма, о Ницше, Канте и Прусте.
Месяц спустя, когда он позвонил, вроде бы у него все было хорошо. Но я расслышал его нервное дыхание. Прежде чем он повесил трубку, я услышал, как он вздохнул. Я понимал, что ему нелегко. Он снова старался делать все возможное и невозможное, чтобы адаптироваться к новым условиям.
Помимо занятий, он регулярно встречался с консультантом по вопросам употребления наркотиков и алкоголя, которого ему рекомендовали в колледже. Как мы и договаривались, он начал посещать собрания анонимных алкоголиков, нашел себе наставника, старшекурсника из Массачусетского университета. Он вел группу студентов, которых приглашал каждое воскресное утро к себе в дом на кофе и маффины и проводил с ними собрание по программе реабилитации.
Ник регулярно отчитывался о том, что делает, и у меня на душе стало немного легче. Когда его жизнь почти вошла в нормальную колею, он начал рассказывать о своих преподавателях. О своих новых друзьях. О собраниях анонимных алкоголиков и анонимных наркоманов, которые он посещал в течение недели.
