Что случилось с моим сыном? Где я недоглядел и что сделал неправильно? Если верить Ал-Анон, моей вины в этом нет. Но все равно я чувствую, что только я один несу ответственность за все случившееся. Я без конца повторяю одно и то же: если бы только я установил более строгие правила поведения; если бы только я был более последователен в своих требованиях; если бы только я лучше оберегал его от секретов своей взрослой жизни; если бы только я сам не употреблял наркотики; если бы только мы с его матерью продолжали жить вместе; если бы только мы с ней жили в одном городе после развода.
Я знаю, что развод и соглашение о совместной опеке стали самым трудным периодом его детства. Известно, что дети, чьи родители развелись, чаще начинают употреблять наркотики и алкоголь в возрасте до четырнадцати лет, чем дети из полных семей. По данным одного исследования, 85 % детей из семей, переживших развод, уже в старшей школе были наркоманами со стажем по сравнению с 24 % учащихся из полных семей. Девочки из распавшихся семей раньше начинают сексуальную жизнь. Среди детей обоего пола наблюдается более высокий уровень заболевания депрессией. Более половины первых браков и 65 % вторых браков заканчиваются разводом. Но между тем мало кто из нас готов признать тот факт, что развод во многих случаях становится катастрофой для детей и это может подтолкнуть их к увлечению наркотиками и привести к другим серьезным проблемам. С другой стороны, все эти рассуждения звучат нелепо, поскольку многие дети, пережившие развод родителей – часто более тяжелый, чем мой, – находят силы справиться с этой травмой, не прибегая к наркотикам. Кроме того, многие наркозависимые, которые мне встречались в жизни, воспитывались в полных семьях. На этот вопрос нет однозначного ответа. Неужели наша семья была более ненормальной, чем другие? Отнюдь нет. Хотя, возможно, и была.
Какие еще причины могли привести к нынешней ситуации? Иногда мне казалось, что привилегированные дети становятся первыми кандидатами в наркозависимые по целому ряду очевидных причин, но как быть с массой наркоманов, которые выросли в страшной нищете? Было бы легко искать причину наркомании в бедности, если бы в наркологических клиниках и на собраниях анонимных алкоголиков мы не встречали детей из всех социально-экономических слоев населения. Я бы возложил вину на частные школы, если бы у детей, обучающихся в государственных школах, было меньше проблем с наркотиками. Но исследования опровергают и это.
Наркозависимость – это беда, которая с одинаковой степенью вероятности может затронуть всех, безотносительно их экономического положения, образования, расовой принадлежности, географического места проживания, уровня интеллекта и других факторов. Скорее всего, следует говорить о сочетании разных факторов – о мощной, но пока неизвестной нам комбинации врожденных качеств и воспитания, которая может привести, а может и не привести к развитию наркозависимости.
Временами мне казалось, что в этой ситуации нечего и некого винить. Но потом я сбивался с этой мысли и снова чувствовал все бремя ответственности. Иногда я уверял себя, что единственный точно известный факт состоит в том, что Ник тяжело болен.
Мне все еще было трудно смириться с этим. Я прокручивал в голове аргументы за и против. Больные раком, или эмфиземой легких, или с болезнью сердца не лгут и не воруют. Тот, кто умирает от этих болезней, готов сделать все возможное, чтобы продлить себе жизнь. Но в том-то и загвоздка с наркозависимостью. В силу природы самой зависимости люди не могут сделать то, что со стороны кажется самым простым решением: бросить пить, не употреблять наркотики. Взамен этой маленькой жертвы вы получите дар, ради которого смертельно больные люди готовы на всё: вы получите жизнь.
Но, как говорил доктор Роусон, «симптом этой болезни – употребление наркотического вещества. Еще один симптом – неспособность себя контролировать. И третий симптом – необходимость постоянно подпитывать свое пристрастие». Это настолько могущественная сила, что один из наркозависимых на каком-то собрании сравнил ее с «необходимостью сосать грудь своей матери, которую испытывает голодный младенец: употребление наркотика – точно такой же безальтернативный выбор».
В признании наркозависимости болезнью есть и практический аспект: страховые компании покрывают стоимость лечения. И это благо, потому что если выжидать, пока болезнь начнет прогрессировать (а это неизбежно случится), то придется платить за пересадку печени, сердца и почек. Не говоря уже о психических заболеваниях наркозависимых, у которых развиваются психозы и деменция. А также об издержках разрушенных семей, члены которых не могут работать. И о таких издержках, как преступления, связанные с наркотиками.
Есть люди, которых все это не убеждает. По их мнению, наркозависимость – это следствие морального разложения. Тот, кто употребляет наркотики, просто-напросто хочет словить кайф, вот и все. Никто их к этому не принуждает. «Я не собираюсь оспаривать тот факт, что некоторые области мозга оживляются, когда наркоман думает о кокаине или употребляет его, – говорит Салли Сатель, штатный психиатр наркологической клиники «Оазис» в Вашингтоне и сотрудник Американского института предпринимательства. – Но этот факт говорит о том, что наркозависимость является таким же биологически обусловленным состоянием, как и рассеянный склероз. При истинных заболеваниях мозга волевой компонент отсутствует».
Но я постоянно напоминал себе: Ник становится сам не свой, когда сидит на наркотиках. Таким образом я старался понять эту силу, которая завладела мозгом моего сына. Порой я задавался вопросом, не являются ли его рецидивы следствием морального разложения или недостатков характера. Иногда я начинал обвинять недостаточно эффективные программы лечения и реабилитации. А потом снова думал о своей вине. И так по кругу. Но я всегда возвращался к следующим умозаключениям:
Если бы Ник не был болен, он бы не врал.
Если бы Ник не был болен, он бы не воровал.
Если бы Ник не был болен, он бы не держал в страхе свою семью.
Он бы не бросил своих друзей, мать, Карен, Джаспера и Дэйзи, и он бы, конечно, не бросил меня. Он бы никогда не сделал этого. Да, он болен, но зависимость – самая загадочная из всех болезней, непохожая на другие, потому что ее сопровождают чувство вины, стыд и унижение.
Ник не виноват в своей болезни, но виноват в своих срывах, так как только он сам может проделать ту работу, которая необходима для предотвращения рецидива. Виноват он или нет, он все равно должен нести ответственность за свои поступки. Пока этот бесконечный хоровод мыслей крутился в моей голове, до меня стало доходить, что имел в виду Ник, когда в больнице Св. Елены признался, что иногда ему хотелось бы болеть какой-нибудь другой болезнью, потому что тогда никто бы не сказал, что он сам виноват в ней. Однако больные раком, например, были бы совершенно справедливо возмущены его словами. Все что должен сделать алкоголик или наркоман, это прекратить пить, прекратить употреблять наркотики! Больные раком лишены такого выбора.
У родителей наркозависимых такие же проблемы, как и у их детей: мы должны примириться с иррациональностью этой болезни. Тот, кто сам не столкнулся с ней, никогда не поймет свойственную ей парадоксальность. Поскольку большинство людей не в состоянии постичь ее суть, нет и настоящего понимания со стороны окружающих, только жалость, иногда с примесью едва прикрытой снисходительности. Вне собраний Ал-Анон и поддержки родителей, которые знают, через какие испытания мы прошли, и звонят, чтобы выразить свое сочувствие, я часто ощущаю себя как в изоляции, один на один с почти непосильной задачей заставить свой мозг отказаться от попыток понять эту болезнь. В песне Вана Моррисона есть такие слова: «Не почему, почему, почему, а просто это есть, и всё».
