Я полетел в Нью-Йорк, чтобы помочь ему поступить на лечение в Манхэттенский центр фонда «Хазельден». Шел дождь, небо было темного лавандового цвета. Я взял такси и поехал в город. По пути пытался угадать, что почувствую, когда его увижу. Но точно знал, что это будет и безмерная радость от того, что вижу его живым, и гнев из-за того, насколько близко он подошел к границе между жизнью и смертью.
Я ждал его в фойе своего отеля, где мы договорились встретиться.
И внезапно увидел его прямо перед собой.
– Привет, па!
Момент, когда появляется Ник, всегда полон драматизма.
Несмотря на попытки принять мужественный вид, он был похож на человека, пережившего голод. Лицо – как гофрированная бумага, мертвенно-белое. Одет в рваную спортивную куртку поверх футболки, рваные джинсы и разбитые кроссовки. Мы неуклюже обнялись. Мою любовь к нему сдерживал страх, который он мне внушал.
Он остался на ночь в моем отеле. Чтобы убить время, мы сходили в кино, посмотрели фильм «Любовь, сбивающая с ног» и съели пасту в кафе. Он объяснял, что с ним произошло, но все эти разговоры были просто попыткой потянуть время, так как все наши мысли были о завтрашнем утре, когда он отправится в наркологическую клинику. В очередной раз.
После ужина мы уселись перед телевизором. Сидели и смотрели самое глупое шоу, какое только можно себе представить. Молодые люди снимали друг друга на камеру, делая при этом нелепые, унизительные вещи. Профессиональных бейсбольных питчеров привлекли в это шоу, чтобы швырять мяч в пах каким-то парням с сальными волосами. Когда мяч, летящий со скоростью 10 миль в час, попадал в цель, парни от боли сгибались пополам. Я не понимал: зачем это делают? Кому пришло в голову показывать это по телевизору? Зачем мы это смотрим?
В номере было две двуспальные кровати с толстыми белыми стегаными одеялами, наши головы покоились на пышных подушках. По телевизору шло шоу Леттермана. В середине шоу Ник сказал, что ему нужно доделать кое-какие дела, прежде чем он отправится в «Хазельден». Я посмотрел на него так, как будто он не в своем уме; собственно, он и вправду был не в своем уме.
– Дела? Какие у тебя могут быть дела?
– Все нормально. Я схожу и быстро вернусь.
– Нет, – сказал я. – Любые дела, которые ты хочешь доделать, сулят одни неприятности.
– Я должен. Я должен кое с чем разобраться.
Он начал натягивать кроссовки.
Я понял, что не смогу его разубедить, поэтому сказал:
– Я пойду с тобой.
Я сунул ноги в туфли, и мы вышли в холодную ночь. Сели в метро и поехали в Ист-Виллидж. Обошли убогие многоквартирные дома, звонили в звонки, но нам (к счастью) никто не открыл. Вслед за индианкой, несущей пакет с покупками, мы вошли в одно из зданий и поднялись на пять лестничных маршей. Я стоял рядом с Ником, который колотил в дверь. Он сказал, что ему нужно вернуть свои деньги.
Наконец он сдался. Я облегченно вздохнул, когда около двух часов ночи мы вышли из такси около нашего отеля. Мы поднимались на свой этаж на лифте, уставившись в маленький телевизионный экран вверху кабины: показывали мультфильм «Сильвестр и Твити».
Утром мы немного погуляли в ожидании назначенного часа приема в «Хазельден». Центр находится в величественном старом кирпичном здании напротив парка Стёйвесант. Пока Ник был на собеседовании, я ждал его в парке, сидя на скамейке, и наблюдал за группой молодых ребят, собравшихся в уголке у металлических ворот. Похоже, торговля наркотиками шла полным ходом.
«Хазельден», вероятно, наиболее известная в стране сеть реабилитационных центров по лечению алкоголизма и наркозависимости. Штаб-квартира фонда находится в Миннеаполисе, но по его программам работают отделения в Нью-Йорке, Орегоне и Чикаго. Это не первичная программа. Две первичные программы Ник уже прошел. На этот раз его ожидала непрерывная программа продолжительностью шесть месяцев, а может быть, и больше, в зависимости от того, как пойдет дело. В отличие от интенсивного курса реабилитационной программы, рассчитанной на четыре недели, эта программа предполагает, что пациенты должны параллельно работать или учиться. Суть в том, чтобы участники программы научились интегрировать процесс восстановления в свою повседневную жизнь. Используются такие методы, как регулярные встречи с штатными психотерапевтами, групповая терапия и обязательные собрания в рамках программы «Анонимные алкоголики». Также пациенты должны выполнять определенные хозяйственные обязанности. Имеется длинный список правил поведения. В отличие от других программ, пациенты могут приходить и уходить по собственному желанию, но обязаны присутствовать на ужине, посещать обязательные собрания и встречи со специалистами и находиться в центре к установленному времени, то есть соблюдать «комендантский час».
Ник помахал мне из открытых дверей центра. Пора. Я поднялся наверх, и мы сели в большом фойе, по стенам которого стояли книжные стеллажи вишневого дерева. Говорить было особо не о чем. Когда дежурный позвал Ника и сказал, что пора регистрироваться и прощаться, мы встали и посмотрели друг на друга.
Обнялись. Его тело казалось таким хрупким, что вот-вот рассыплется на кусочки.
4
Издалека я следил, как проходят недели, а потом и месяцы реабилитации. Набравшись терпения, я тем временем продолжал изучать метамфетамин. На этот раз я решил обсудить это все с выдающимися учеными-исследователями страны и задать им главный для меня вопрос: что бы вы сделали, если бы кто-нибудь из вашей семьи подсел на этот наркотик?
Они сходились во мнениях, что первым шагом должна быть оценка состояния наркозависимого. Если он в состоянии метамфетаминового психоза, необходимо назначить седативные и другие медикаментозные препараты. «Временами они ведут себя как натуральные психи, и это состояние нужно корректировать», – сказал доктор Линг из Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе. Несмотря на то что у мет-зависимых в три-четыре раза чаще встречаются сопутствующие психические расстройства, чем у употребляющих другие наркотики, эти симптомы трудно отличить от синдрома отмены метамфетамина. Некоторые врачи привычно начинают лечить наркозависимых от депрессии. Это дорогое удовольствие, и ряд исследователей советуют продержать пациентов без возможности употреблять метамфетамин по крайней мере в течение месяца и только после этого определять диагноз и назначать лечение сопутствующего заболевания.
Эксперты расходятся во мнениях по поводу того, какие реабилитационные программы более эффективны – в стационарных или амбулаторных условиях. Первые требуют больших затрат, но обеспечивают более безопасные и контролируемые условия лечения, когда пациент постоянно находится под пристальным наблюдением персонала. Однако в реальном мире воспроизвести условия наркологической клиники практически невозможно, поэтому у выписавшихся пациентов часто происходят рецидивы. Амбулаторные программы предполагают интеграцию – работу по возвращению наркозависимого в повседневную жизнь. Но в этом случае у него больше шансов сорваться. Большинство экспертов считают, что в идеале лучше как можно дольше продержать пациента в программе реабилитации в стационарных условиях, а затем постепенно подвести его к комплексной амбулаторной программе продолжительностью в год и более. Этот переход должен начинаться с четырех-пяти дневных или вечерних сеансов терапии в неделю в течение начального периода, затем количество сеансов можно постепенно сократить до одного раза в неделю.
