Я поехал на собрание Ал-Анон, которое должно было состояться в помещении церкви в городке Корте-Мадера. Меня била дрожь, я не мог сдержать свои эмоции и, когда очередь говорить дошла до меня, без утайки рассказал все, что с нами происходило в эти недели. Мне казалось, это говорю не я, что это кто-то другой со слезами и тревогой в голосе рассказывает о своей жизни. Это не моя жизнь. Вконец обессилев, я сказал:
– Не представляю, как вы все остались живы после таких испытаний.
И заплакал. А со мной и многие из присутствующих…
После собрания, когда я помогал складывать и убирать металлические стулья, ко мне подошла женщина, которую я раньше не встречал, обняла меня, и я с ужасом осознал, что плачу в ее объятиях.
– Продолжайте сюда ходить, – сказала она.
Порой меня пугало то, что жизнь идет своим чередом, тем не менее она неумолимо продолжалась. Вот в кабинет вошел Джаспер. На нем фланелевая пижама и меховые шлепанцы. Дэйзи, с лохматой после сна головой, в футболке и штанах в разноцветную полоску, держит в руках мягкую игрушку – носорога Юни. Потом мы все вместе готовим вафли. Поев, дети затеяли игру в прятки. Джаспер водит, а Дэйзи бежит прятаться. Он находит ее, свернувшуюся, как кошка, в той же самой корзине, где она пряталась всегда. Джаспер переворачивает корзину и вываливает ее на пол, потом переступает через нее и падает. Они хохочут. Дэйзи вскакивает и обращается в бегство. Джаспер гонится за ней. Они проносятся мимо нас и ныряют в пустую комнату Ника. Это их база, несмотря на плохие воспоминания, которые, кажется, насквозь пропитали стены комнаты.
Потом они оделись, вышли во двор и начали бросать мяч для лакросса. Однако через несколько минут они, как всегда, потеряли его. Сад обладал какой-то мистической привлекательностью для мячей: мячи для лакросса, пластиковые мячи с отверстиями, футбольные мячи, бейсбольные мячи – все пропадало. И не только мячи, но и воланы, бумажные самолетики, модели ракет, фрисби. Некоторое время дети лазили под кустами и заглядывали под изгородь, но мяч провалился в «черную дыру» сада. Наконец они сдались, уселись на гравий и начали играть в игру, сопровождавшуюся хлопаньем в ладоши. Потом мы услышали, как Джаспер сказал:
– Тебе не кажется, что Ник похож на Боба Дилана?
На днях мы смотрели видео с выступлением Дилана в Гринвич-Виллидж, когда ему было двадцать лет или около того.
Дэйзи не ответила прямо, а задала вопрос:
– Как ты думаешь, почему он употребляет наркотики?
– Ему кажется, что он тогда лучше себя чувствует.
– Неправда. Из-за наркотиков он становится грустным и противным.
Джаспер сказал на это:
– Я не думаю, что он хочет их употреблять, но он не может удержаться. Это вроде как в мультиках, когда у какого-нибудь персонажа на одном плече сидит дьявол, а на другом – ангел. Дьявол все время нашептывает что-то в ухо Нику и иногда делает это так громко, что ему приходится прислушиваться к нему. Ангел тоже что-то говорит, но очень тихо, и Ник его не слышит.
Вечером Ник сообщил, что Рэнди буквально вытащил его из постели и заставил сесть на велосипед.
– Я чувствовал себя так, что мне хотелось умереть, – сказал он, – но Рэнди не принял отказ. Он сказал, что заедет за мной, и мне пришлось подготовиться к поездке. Рэнди приехал, я сел на велосипед. Ощущения были дерьмовые. Мне казалось, что я не смогу проехать и одного квартала, не говоря уж о поездке по побережью. Но потом я почувствовал ветер, и память тела взяла верх, и мы немного покатались.
В голосе Ника мне послышались какие-то проблески жизни, и, когда мы попрощались, в моем воображении остался оптимистический образ: Ник на велосипеде едет по пляжу под солнцем Южной Калифорнии.
В выходные Ник позвонил опять, ему очень хотелось выговориться. Он был поражен тем, что у него случился рецидив.
– Я не употреблял восемнадцать месяцев. Я расслабился. Это такая особенность наркозависимости. Ты думаешь: моя жизнь вовсе не неуправляема, у меня все хорошо. Ты забываешь о необходимости смирения. Ты думаешь, что достаточно умен, чтобы справиться с ситуацией.
Он признал, что ему стыдно, что он просто в ужасе от произошедшего, и твердо заявил, что удвоит свои усилия.
– Я посещал по два собрания в день, – сказал он. – Мне приходится проходить все шаги программы с самого начала.
Конечно, мне стало легче (в очередной раз), и у меня появилась надежда (в очередной раз). Я, как всегда, прикидывал: что изменилось в этот раз? И изменилось ли? Действительно, он делал успехи, которые я учился замечать день за днем. Рэнди помог ему найти новую работу. Они начали вновь работать по программе «12 шагов». Каждый день до или после работы они совершали длинные велосипедные прогулки.
Мы в Инвернессе тоже проходили аналогичную процедуру восстановления. С помощью собраний Ал-Анон и бесед с психотерапевтом, которого мы с Карен время от времени посещали, мы стали разбираться в том, насколько наша жизнь тоже стала неуправляемой. Моя-то уж точно. Мое благополучие стало зависеть от Ника. Когда он сидел на наркотиках, моя жизнь превращалась в хаос; когда он не употреблял, у меня все налаживалось, хотя спокойствие это было весьма непрочным. По словам психотерапевта, у родителей детей, употребляющих наркотики, часто развивается одна из форм посттравматического стрессового синдрома, который усугубляется рецидивирующим характером болезни. Для солдат, вернувшихся с поля боя, снайперский огонь и разрывы бомб навсегда остаются в памяти. Родителей наркозависимого очередной огневой вал может накрыть в любой момент. Мы пытались защитить себя от него. Мы делали вид, что всё в порядке. Но мы жили рядом с бомбой замедленного действия. Зависимость от настроений, решений и поступков другого человека подрывает силы и здоровье и вообще вызывает негативные последствия. Меня злило слово «созависимый», потому что это такое заезженное клише из книг по самопомощи, но с Ником я реально стал созависимым – от его благополучия стало зависеть мое. Как могут родители не быть зависимыми от здоровья собственного ребенка или от его болезни? Но должна быть какая-то альтернатива, потому что так жить нельзя. Я понял, что моя тревога за Ника ему не помогает и вредит Джасперу, Дэйзи, Карен – и в конечном счете мне самому.
Прошел месяц. И еще один. В июне я собрался в Лос-Анджелес, чтобы провести интервью. Я спросил Ника, не хочет ли он со мной поужинать.
Я подъехал к его дому. Мы обнялись. Отступив на шаг, я окинул его взглядом. К этому времени я уже знал, что наркоманы, особенно мет-наркоманы, дошедшие в развитии своей зависимости до определенной точки, уже не в состоянии выздороветь. Ну или на это может потребоваться очень и очень много времени. А некоторые вообще не выздоравливают. Физическое истощение организма, не говоря уже о психической деградации, может принять необратимый характер. Но карие глаза Ника светились, а тело выглядело сильным, как прежде. Он так же непринужденно и искренне смеялся. Но я уже не раз был свидетелем подобной трансформации.
