Когда я отвозил его в аэропорт после отдыха в горах, он сказал мне, что полюбил свою жизнь. Именно так и сказал: «Я люблю свою жизнь».
Он сказал, что его велосипедные поездки с Рэнди разнообразили его существование и помогают поддерживать трезвое состояние.
– Кайф, который я получаю сейчас, гораздо, гораздо лучше и сильнее, чем от наркотиков, – говорил он. – Это кайф от полноценной жизни. Когда я кручу педали, я чувствую всю ее полноту.
Его слова вселяют в меня оптимизм. Но перестал ли я волноваться за него? Нет.
Второе июня. Осталось несколько дней до выпускной церемонии в школе Джаспера и Дэйзи: Дэйзи переходит в четвертый класс, Джаспер – в шестой. Мы с Карен дома, в Инвернессе. Внезапно я чувствую, как будто моя голова раскалывается.
Люди часто используют эти слова как образное выражение. Но это не мой случай. Я действительно чувствую, что моя голова раскалывается на куски.
– Карен, звони девять-один-один.
Она с минуту смотрит на меня, не понимая, что я говорю.
Наконец набирает номер.
Через десять-пятнадцать минут прибыли трое мужчин с чемоданчиками, аппаратами и носилками. Расположились около меня в гостиной. Начали задавать вопросы, производить первичный осмотр, измерять давление и снимать кардиограмму. Потом спросили, в какую больницу меня желательно отвезти.
Меня положили в машину скорой помощи.
Надо мной склонились двое мужчин. Они что-то мне говорят. Я ничего не понимаю. Меня рвет в пластиковую емкость, я извиняюсь.
Когда мы приехали в больницу, в отделении неотложной помощи меня уже ждали Карен и ее отец. Дежурный врач или медсестра обсуждали с ними варианты, и я услышал, как Дон что-то тихо говорит:
– Вы не допускаете, что это субарахноидальное кровоизлияние? Может быть, следует сделать компьютерную томографию?
Доктор или медсестра с некоторой нерешительностью посмотрела на него, но сказала:
– Да. Мы сделаем КТ прямо сейчас.
Меня повезли по коридору, затем мы все оказались в лифте. Я не паниковал и не боялся, что умру. Я был настолько растерян, что такая простая мысль не приходила мне в голову. Я чувствовал какое-то странное умиротворение.
Меня переместили с каталки на длинную пластиковую доску, а с нее – на другую каталку, которая начала двигаться, как лента конвейера, пока моя голова не оказалась в маленьком туннеле. Мне сказали не двигаться. Белый свет, глухой металлический шум, голубой свет.
Меня снова повезли в отделение неотложной помощи.
Мое состояние начало ухудшаться. До меня донеслись слова «кровоизлияние в мозг». Я понял только, что когда-то слышал об этом.
Я узнал потом от Карен, что было дальше. Поздно ночью она отправилась к родителям, где уже спали Джаспер и Дэйзи. Рано утром зазвонил телефон. Карен, почти не спавшая ночью, ответила на звонок. Звонила медсестра – моя медсестра. «Должна вас предупредить. Он не может говорить».
Когда Карен приехала в больницу, нейрохирург отвел ее в сторону и сказал, что хочет просверлить отверстие в моей голове и поставить шунт: «Это снизит давление». Она дала согласие на операцию.
Сестра Карен работает медсестрой в Медицинском центре Калифорнийского университета, а ее близкий друг – там же нейроонкологом. Он приехал ко мне и после консультации с моим хирургом договорился, чтобы меня перевезли в неврологическое отделение интенсивной терапии Калифорнийского университета в Сан-Франциско. Меня снова погрузили в машину скорой помощи и на сей раз повезли через мост Золотые Ворота в город.
В неврологию, в отделение интенсивной терапии.
Я готов был лезть на стенку. Мне было слишком жарко, я не мог лежать неподвижно, меня пичкали лекарствами, чтобы снять побочные эффекты других лекарств: противорвотные, противовоспалительные, антикоагулянты, болеутоляющие. Давление поднималось из-за тревоги, что требовало еще больше лекарств, которые усугубляли тревогу. Я был обклеен пластырями и привязан ремнями, из моего тела торчали иглы и трубки – из рук, из пениса и из макушки. Как у Нео из «Матрицы». В какой-то момент мне сбрили лобковые волосы для того, чтобы сделать ангиограмму. Меня мучил зуд от морфия. Я обалдевал от резкого света ламп и непрерывного постукивания шумных мониторов.
Ник.
Где Ник? Где Ник? Я должен позвонить Нику.
Я не мог вспомнить номер его телефона.
Три один ноль.
Что дальше? Я напрасно ломал голову.
На часах на прикроватном столике мерцающие цифры радиоактивного сине-зеленого цвета перестроились так, что двойка превратилась в тройку, а пять и девять – в пару прямоугольных нулей. Три часа утра.
Три один ноль. Его код зоны.
Если бы я только мог сделать тише это непрерывное жужжание, напоминающее звук эхолокатора! Если бы только я мог выключить гудящие лампы, заливающие все вокруг холодным белым светом! Если бы только я мог вспомнить телефон Ника!
Медсестра отругала меня за то, что я трогал шунт, торчащий из моей макушки.
Я забыл про него. Простите.
Когда она ушла, я поднял вверх свободную руку и нащупал пластиковую трубку, торчавшую, как хвостик груши, из выбритого участка на моей голове.
Тонкий шланг поднимался вверх, как извилистый водовод, к S-образному крюку, свисающему с металлической стойки. Оттуда он падал вниз, ныряя в герметичный пластиковый мешок.
Я слегка повернул голову направо. И увидел трубку, в которой, как в заблудившейся артерии, текла прозрачная жидкость, подкрашенная красным. Жидкость, медленно капавшая в пластиковую емкость, была жидкостью из спинного и головного мозга. Примесь красного – кровью, скопившейся в результате кровоизлияния. Медсестра снова начала мне объяснять, что у меня кровотечение, которое произошло глубоко в мозге, в субарахноидальной полости. В большинстве случаев это происходит из-за аневризмы, когда из истонченного участка стенки артерии открывается кровотечение. Я предполагал, что кровотечение часто приводит к летальному исходу. Оно также может вызвать временное или постоянное повреждение мозга.
Пришла другая медсестра и стала нажимать на кнопки мониторов.
– Пожалуйста, помогите мне позвонить сыну. Я не могу вспомнить номер его телефона. Мне нужно ему позвонить.
– Ваша жена будет здесь утром, – сказал она. – Она наверняка знает его номер.
Но мне номер нужен был прямо сейчас.
– Постарайтесь немного поспать. В любом случае уже слишком поздно, чтобы ему звонить.
С сестринского поста доносились бубнящие голоса.
Три один ноль…
Номер телефона начинался с этих трех цифр, это код зоны, ближайшей к пляжу в Лос-Анджелесе.
Пляж.
Белый песок.
