Я старался разобраться в том, что случилось и что произойдет в будущем. Я даже не знал, чего жду от будущего. Так или иначе, я хотел вернуться в свое нормальное состояние, к своей нормальной жизни. Но я не хотел возвращаться в то состояние, когда нормой была тревога за Ника.
Временами я впадал в панику при мысли о будущем. Иногда меня охватывали мучительные воспоминания о прошлом. Но сейчас с Джаспером и Дэйзи все было в порядке. Он отправился в лагерь на неделю. Она плавала по утрам, затем приходила домой. Читала мне книгу «С любовью, Руби Лавендер». Ник снова переехал, на сей раз в квартиру в Голливуде. Он был рад, что живет с друзьями. Сегодня утром он звонил по пути к Рэнди, чтобы проехаться вместе на велосипедах по побережью.
Мой мозг восстанавливался, и я все время прокручивал в голове моменты своего пребывания в больнице. Я никак не мог забыть то, что не сумел вспомнить телефон Ника. При этом меня снова поражал тот факт, что даже кровоизлияние в мозг не смогло вытеснить тревогу за него. Я вспоминал случаи, когда он исчезал, болтался на улицах бог знает где, когда я представлял себе, что мог бы стереть его из своей памяти, если бы мне сделали лоботомию, вечное сияние чистого разума, и я бы никогда больше не мучился из-за него. Теперь же я был благодарен за то, что у меня есть все это, даже тревога и страдания. Мне больше не требовалась лоботомия, я больше не хотел стирать воспоминания о нем. Я принял чувство тревоги как наиболее важную эмоцию, которую я испытал после кровоизлияния.
Некоторые люди могут просто выйти из игры, отказаться от своего ребенка. С их ребенком может произойти такое, с чем они не в состоянии смириться. Для одних это не та религия, для других – не та сексуальная ориентация, для третьих – наркозависимость. Они захлопывают перед ними дверь. Как в фильмах о мафии: «У меня больше нет сына. Он для меня умер». Но у меня есть сын, и для меня он никогда не умрет.
Я привык к постоянному чувству страха и тревоги и к периодически возникающей депрессии. Но я не наслаждаюсь ими, я просто не помню, каким я был до всех этих испытаний. Я приучил себя к тому, что радость мимолетна и что порой я могу проваливаться в темную бездну. Однако после того, как я долго прожил в этом состоянии, мне позволили – или я сам себе позволил? – выбраться из бездны, приоткрыть завесу над ней и благодаря остроте зрительных, слуховых и тактильных ощущений разглядеть слегка изменившийся мир, ставший немного более ярким, более красивым и живым. Я думаю обо всем этом со слезами на глазах. С одной стороны, неопределенность будущего. Возможность повторного кровоизлияния. Риск того, что мои дети погибнут в автомобильной аварии. Вероятность рецидива у Ника. Миллион других несчастий. С другой стороны, сострадание и любовь. По отношению к моим родителям и семье. К моим друзьям. К Карен. К моим детям. Хотя сейчас я чувствую себя более слабым и уязвимым, но зато лучше понимаю себя и то, что происходит вокруг.
Люди, которые пережили угрозу жизни, как я, говорят, что для них все стало намного яснее. Они переосмысливают прошлое, и к ним приходит новое понимание того, что важно, а что нет. Как правило, они говорят, что начинают больше, чем раньше, ценить близких и друзей. Те, кому посчастливилось выжить, говорят, что научились отбрасывать все лишнее и ненужное и жить настоящим. Правда, я не чувствовал, что мне все стало ясно. В некоторых отношениях все запуталось еще больше. Из-за обострившегося чувства собственной смертности я понял, что мне нужно еще о многом подумать. Да, я все так же был уверен, что мои близкие и друзья значат для меня больше, чем все остальное. В этом я и прежде никогда не сомневался. Я все так же был уверен, что нужно наслаждаться каждым моментом жизни – ценить то, что имеешь. Я все так же был убежден, что мне во многом повезло, главное – повезло, что я остался жив. Я прикоснулся к чуду как раз тогда, когда ощутил неумолимое течение времени. Мои дети росли, и это наполняло меня и грустью, и радостью, но больше всего ощущением неизбежности этого процесса.
Я стал чаще выбираться из дома и совершать долгие прогулки под таинственной сенью леса, в тишине и спокойствии. Я острее воспринимал цвета – все оттенки зеленого, бесконечное количество оттенков, побеги и почки на ветках деревьев, пока они еще не распустились. Я видел мелькнувшего в траве кролика, над головой кружили краснохвостые ястребы, большие голубые цапли и скопы. Неважно, есть Бог или нет, но эта неосязаемая и непостижимая сложность и красота окружающего мира была настолько совершенна, что воспринималась как чудо. Созвездие порывов и желаний, которое мы называем любовью, тоже казалось чудом. Чудо не отменяет существования зла, но я принимал его, чтобы участвовать в творящихся чудесах. Ник, теперь ты понимаешь, в чем твоя высшая сила?
Он не употреблял наркотики больше года. Точнее, полтора года. Снова, как тогда.
Он позвонил этим утром по пути к Рэнди, с которым договорился о велопрогулке по побережью. Джаспер и Дэйзи со своими кузинами и кузенами играли во дворе на самодельной «водной трассе». Их смех проникал сквозь листву, пронизанную солнечным светом. Отверстие на моей макушке так и осталось, хотя доктор сказал мне, что оно постепенно зарастет. Думы о Нике тоже никуда не делись, но они были полны надежд. Я вспоминал доктора Лондон и ее компьютерные сканы. Теперь, когда исполнилось полтора года с последнего употребления наркотиков Ником, я представлял себе скан мозга, сделанный с помощью позитронно-эмиссионной томографии, который продемонстрировала доктор Лондон на экране компьютера. Это было изображение мозга людей из контрольной группы со сбалансированным химическим составом и нормальными колебаниями в уровне нейротрансмиттеров в зависимости от жизненных обстоятельств. Хотел бы я знать, насколько мозг моего сына соответствует этой картине.
2
Дэйзи сидит рядом со мной на валуне на берегу реки Биг-Сюр-Ривер. Конец лета, прохладный вечер. Мы как будто внутри собора с колоннами из высоченных секвой. Их морщинистая кора напоминает топографическую карту, а благоухающие кроны возносятся к небу подобно шпилям средневековых церквей. Пасмурно, в воздухе висит туман. Мы сидим у палатки, которую нам с Джаспером с трудом удалось поставить. Для нас это большое достижение.
Я потерял большую часть июня и июля в больнице и во время восстановления в домашних условиях, поэтому старался по максимуму использовать последние дни лета, отчаянно надеясь замедлить прощание с ним. Я был готов к возвращению к полноценной жизни. Пора. Через неделю дети должны был пойти в школу. Голову мою, как мне было сказано, привели в порядок. Замок на чемодане починили. Именно поэтому я решился выйти за пределы собственного сада и за пределы Инвернесса. Вместе с Карен, Джаспером и Дэйзи мы устроили пеший поход на несколько дней с отдыхом на побережье Биг-Сюр. Сидя на месте ночевки у реки, под этими великолепными деревьями, Дэйзи с восторгом сказала: «Это был прекрасный день!»
Поскольку предстояла пешая прогулка, мы должны были заехать в магазин за сэндвичами.
– Это ночной магазин. Но, похоже, не совсем ночной, – заметил Джаспер. – Он закрыт.
Мы поехали дальше, по пути играя в модифицированную версию игры в двадцать вопросов. В той игре, в которую любят играть мои дети, разрешается задавать семьдесят вопросов и больше.
