– Ник! Нет!
– С тех пор мы все время под кайфом. Спидбол и метамфетамин.
Спидбол – это таблетки из смеси героина и кокаина.
– Сейчас я принял снотворное, чтобы успокоиться. Знаю, я опять облажался. Я хочу остановиться.
Я сказал Нику единственное, что мог сказать, то, что он наверняка не готов был услышать.
– Ты знаешь, кому нужно звонить. Обратись за помощью. Пока не стало слишком поздно. Вы с З. оба нуждаетесь в помощи. Вы не можете быть вместе, пока не будете здоровы и не завяжете.
Он отключился.
Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет.
Что случилось на этот раз? Ведь он держался уже почти два года. Специалисты считают, что на полное восстановление мозга наркомана может уйти как раз два года. Ник ни разу не дотягивал до этого срока.
Меня вновь охватила все та же привычная тревога: я представил все, что может с ним случиться. Но потом меня сморила жуткая усталость, и я заснул, а моя тревога забилась в недавно выгороженный укромный уголок в моем отремонтированном мозге. Возможно, в результате еще каких-то изменений, которые произошли со мной, пока я лежал в больнице, изменилась если не сила тревоги, то ее характер. Лежа в неврологическом отделении интенсивной терапии, я пришел к осознанию еще одной пугающей вещи: Ник, и не только он, но и Джаспер и Дэйзи, – все они переживут мою смерть. Конечно, они не останутся к ней безучастными, но выдержат и будут жить дальше. Возможно, из-за того, что дети так долго полностью зависят от родителей, мы забываем, что они могут и смогут выжить и без нас. Я, например, забыл. Но теперь через призму наркозависимости Ника я увидел, что от всех моих усилий и терзаний не зависит, выживет ли он. Однако мне пришлось оказаться на грани смерти, прежде чем я понял, что и его судьба, и судьба Джаспера и Дэйзи отделены от моей. Я могу попытаться защитить своих детей, помочь и направить на верный путь, я могу любить их, но я не могу спасти их. Ник, Джаспер и Дэйзи будут жить и когда-нибудь умрут – со мной или без меня.
Утром я задумался, рассказать детям о Нике или нет. В письме к учительнице Дэйзи написала: «Мой брат был курильщиком». Думаю, она так понимала употребление наркотиков. И она сказала: «Теперь все в полном порядке». Я хочу, чтобы хотя бы некоторое время для нее все оставалось в полном порядке.
Мне так хотелось закончить книгу письмом Ника, адресованным Джасперу. Оно бы послужило красивой вишенкой на торте, счастливым окончанием истории о борьбе нашей семьи с метамфетамином. Я мечтал, чтобы оно стало точкой отсчета новой жизни, жизни после выздоровления Ника от наркозависимости. Но нет. Очень легко забыть, что наркозависимость – болезнь неизлечимая. Это болезнь на всю жизнь, она может переходить в стадию ремиссии, которую можно контролировать, если человек сам предпринимает для этого поистине титанические усилия. Но все-таки она неизлечима.
Последний рецидив Ника – это бесспорное доказательство, как безжалостна эта болезнь. Это, конечно, не какое-то откровение, а просто еще одна итерация цикла. Все шло прекрасно. У него была девушка, поэтому нельзя винить в срыве его одиночество. Мы не можем винить работу, которая ему надоела, потому что он явно работал с удовольствием и любил своих коллег, считал их друзьями. У него был договор на книгу, он пробовал свои силы в качестве помощника редактора в журнале. Его кинообзоры послужили основой для серии интервью и подготовки обзора для журнала Wired. Но, возможно, самое главное – около него образовался тесный круг людей, которые очень дорожили друг другом.
И вот теперь в одночасье все это потеряло смысл.
Я знал, что наркозависимость не поддается обычной логике, но я продолжал цепляться за остатки веры в то, что такие привлекательные атрибуты жизни – любимая девушка, работа, деньги, крепкая дружба, желание поступать правильно по отношению к тем, кого любишь, – могут заставить зависимых выбрать трезвый путь и удержаться от срывов. Но нет, оказалось, что это тоже пустые ожидания.
Господи, пожалуйста, исцели Ника!
Когда я лежал в больнице, многие говорили мне, что молятся за меня, и я безмерно благодарен им. Сам я никогда не молился. Может быть, я не могу молиться, потому не привык. Я не знаю, как это делать, и я не могу представить себе того бога, которому нужно молиться. Но, как сказал Джон Леннон, «Бог – это понятие, которым мы мерим нашу боль, мерило наших мук и страданий». И снова я был поставлен перед фактом:
Ник опять на наркотиках,
и я понимаю, что сделать ничего нельзя,
и я не могу поверить, что мы вернулись к тому, с чего начали,
и следующий телефонный звонок может принести известие, которого я боялся на протяжении прошедших шести лет.
И я молился: «Господи, пожалуйста, исцели Ника. Прошу Тебя, исцели Ника».
Моя мольба была обращена к высшей силе, что бы это ни было, к той высшей силе, которая, как нам говорили в реабилитационных центрах и на собраниях, существует где-то там, вне нашего мира, и которая слушает нас. Я повторял свою молитву, даже не сознавая этого: «Господи, пожалуйста, исцели Ника».
Я молился, несмотря на то, что в сравнении с новостями, которыми полны газеты и интернет, моя молитва казалась малозначимой и абсолютно эгоистичной. На нас обрушиваются сообщения о разрушительных ураганах и наводнениях, о террористах-смертниках, авиакатастрофах и цунами, терроризме, раке и войне – бесконечной и жестокой, болезнях и голоде, землетрясениях и повсеместном распространении наркозависимости. И ныне небеса, должно быть, оглушены гулом молитв, с которыми люди обращаются к Богу.
И вот еще одна, моя молитва.
Господи, пожалуйста, исцели Ника.
Падение происходило стремительно. Ник появился на работе под кайфом и потерял ее. Телефон отключили за неуплату. Он бросил всех настоящих друзей. Самое печальное то, что он бросил своего лучшего друга и наставника – Рэнди.
В одном из своих сообщений он сказал, что они с З. вынуждены были продать свою одежду, чтобы купить еду. Не знаю, как они платили за квартиру. Не знаю, как они собирались платить за нее в следующем месяце, но вскоре им предстояло оказаться на улице, если не найдется какой-нибудь благодетель или если они не займутся торговлей наркотиками.
Сегодня Вики не выдержала и решила посетить Ника в его голливудской квартире. Она хотела посмотреть своими глазами, что происходит. Хотела удостовериться, что он жив.
Я делал вид, что не жду у телефона вестей от нее.
Она припарковала машину и с дурными предчувствиями вошла в дом. Постучала в дверь. Дверь не открыли. Жалюзи на окнах были опущены. Она снова постучала. И еще раз. Дверь чуть-чуть приоткрылась. Потом пошире. В комнате – грязь и нищета. На полу лужа коричневого цвета. Везде мусор. В поле зрения появился Ник, закрываясь руками от дневного света. Позади него девушка. Я уже привык к подобным зрелищам, но его мать впервые видела Ника таким: изможденным, бледным, с дрожащими руками и ногами, с черными кругами под запавшими пустыми глазами.
