Один из моих друзей, чья мать была алкоголичкой, рассказал мне, что десять лет надеялся на какой-нибудь инцидент «на грани фола», что-нибудь достаточно драматическое, что заставит ее согласиться на лечение от алкоголизма, но не настолько опасное, чтобы навсегда разрушить ее здоровье. Он так его и не дождался. Мать умерла два месяца назад. Когда вместе со своими сестрами он наводил порядок в родительском доме, они обнаружили множество бутылок из-под водки, спрятанных в кухонных шкафчиках за рядами посуды и в стенных шкафах под аккуратно сложенными свитерами. В момент смерти в ее организме было зафиксировано такое количество алкоголя, которое в тридцать раз превышало предельно допустимый уровень в крови для вождения.
Я бы хотел, чтобы Ник попал в достаточно опасную переделку.
Я молился об этом.
5
Мы оказались в ситуации, когда ничего нельзя было сделать, и в то же время мы должны были сделать всё, что в наших силах. Мы сделали всё что могли, но следовало сделать еще больше. Мы с Вики мучительно пытались найти решение.
Когда Ник снова позвонил и попросил денег, Вики сказала мне:
– Мы должны попробовать.
Я начал обдумывать вариант с интервенцией
[37], но подумал, что после всего, что мы уже сделали, надеяться на это нелепо и безнадежно.
– Ты не можешь это контролировать.
Но я не мог отпустить Ника. Пока нет. Может быть, вскоре? Но пока нет.
Я не мог отпустить Ника.
Я понимал, что не отпущу Ника, пока не буду вынужден это сделать. А это может случиться.
Вы не виноваты в этом, вы не можете контролировать это, вы не можете вылечить это.
Я все это понимал.
Конечно, я многого не знал, но некоторые уроки все же усвоил. Хорошо известны некоторые неправильные модели поведения по отношению к наркозависимым со стороны их родственников, но нет ни одного правильного подхода, который можно просчитать заранее. Никому это неизвестно. Раз рецидив часто является неотъемлемой частью процесса реабилитации, значит, Ник все еще мог справиться с болезнью. У него все еще могло наладиться.
Я перебирал в уме бесконечные истории людей, с которыми познакомился в реабилитационных группах и на собраниях анонимных алкоголиков и Ал-Анон, и истории друзей моих друзей, которые предпринимали многократные попытки встать на путь трезвости. Некоторые из них действительно достигли дна, причем немыслимо жуткого дна. И им пришлось буквально вытаскивать себя из домов кокаинистов, с улиц, из притонов наркодилеров, из луж собственной крови и обращаться в наркологические клиники, на детоксикацию, приходить на собрания анонимных алкоголиков или возвращаться в родительский дом. Другие попадали в наркологические клиники, потому что их жены предъявляли им ультиматум, или по предписанию суда, или их вынуждали родители, или их друзья и члены семьи принимали радикальные меры – организовывали насильственное вмешательство, чтобы заставить их лечиться. Одна женщина, узнав о нашей бедственной ситуации, позвонила мне и сказала:
– Я только хочу сказать, чтобы вы не сдавались. Мой сын был бы сейчас мертв, если бы я опустила руки. Я решила помочь ему в последний раз. После семи курсов лечения в реабилитационных центрах и больницах, после нескольких арестов и двух попыток самоубийства. Теперь моему сыну двадцать пять лет, он не употребляет наркотики уже три года и чувствует себя лучше, чем когда-либо в жизни. Мне говорили, чтобы я отказалась от него, но я этого не сделала. Разве может мать отказаться от собственного сына? Если бы я сдалась, его бы здесь не было. Совершенно точно. Он бы погиб. Я позвонила, просто чтобы рассказать эту историю. Не теряйте надежду и не отказывайтесь от него.
Если бы это не шло вразрез с законом, я бы нанял кого-нибудь похитить Ника и силой поместил бы его в больницу на детоксикацию в надежде, что, протрезвев и выйдя хотя бы на некоторое время из наркотического безумия и самообмана, он сделает еще одну попытку выздороветь. Я слышал истории о родителях, которые нанимали людей, чтобы похитить собственных взрослых детей. Я бы решился нарушить закон и впоследствии понести наказание, если бы был уверен, что это пойдет ему на пользу. Но я так не думал. Ник все равно сбежал бы. Человек, который не готов к лечению, сбежит. Но все же я боялся ждать, пока он дойдет до критической точки.
Мы с Карен решили, что поможем Нику оплатить пребывание в реабилитационном центре, если нам удастся убедить его пройти курс лечения. В очередной раз. Вики сказала, что тоже поможет. Мы решили заплатить еще один раз. Конечно, это могло оказаться пустой тратой денег. Мы пришли к единому мнению, что это будет в последний раз, так как для некоторых наркоманов периодическое пребывание в реабилитационных центрах становится образом жизни. Если после лечения Ник снова сорвется, ему придется выкарабкиваться самому, рассчитывая только на крайне ограниченные средства, предоставляемые государством. Может быть, ему пойдет на пользу, если придется приползти на коленях в наркологическую клинику, умоляя помочь с лечением в программе, оплачиваемой государством. Сделает ли он это? Во многих городах действуют такие программы, но они переполнены. Желающих записывают в лист ожидания. Весьма вероятно, что Нику придется ждать от двух до четырех месяцев, чтобы попасть в программу.
Мы могли просто не дождаться этого момента.
Иногда я чувствовал себя прекрасно. Может быть, это и называют «отпустить»? Если со мной все было в порядке, значит, я «отпустил» себя. Я заставил себя выбросить из головы пережитые кошмары ради наслаждения каждым днем. Я с удовольствием проводил время с Карен, Джаспером, Дэйзи и нашими друзьями. Мы с Дэйзи побывали на встрече нашей литературной группы. С Джаспером проехали на велосипедах по экологической тропе в заповеднике Корте-Мадера-Марш, видели цапель и кроншнепов. Это было потрясающе. Порой мне бывало хорошо, порой очень плохо.
Я снова консультировался с экспертами. После того, что мы пережили, я уже был не настолько наивен, чтобы верить, что любой специалист знает решение нашей проблемы. Но я и не был настолько самонадеян, чтобы думать, что я сам знаю ее решение. Я не собирался слепо следовать чьим-либо советам, но буду собирать информацию, критически осмысливать ее и решать, что делать. Сейчас я знал больше, чем в начале нашей борьбы с наркозависимостью. Я понимал: никто не знает, что хорошо для Ника или другого наркозависимого. Никто не знает, какой способ сработает. Никто не знает, сколько раз придется начинать все сначала. Это не заставляет близкого человека действовать, но и не дает оснований бездействовать. За последние несколько лет я познакомился со многими экспертами и пришел к выводу, что к некоторым из них я испытываю больше уважения и доверия. Доктор Роусон из Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе знает о метамфетамине столько же, сколько и другие. Будучи исследователем, он занимается поиском истины и опирается в этом только на факты. Он предан своей работе, и одна из главных причин его увлеченности – желание помочь наркозависимым.
