Выйдя из здания аэропорта, я представил себе, как Ника встречал водитель из «Центра спасения жизни» с табличкой «Ник Шефф». Но вряд ли кто-то мог не узнать Ника, молодого человека с рейса из Лос-Анджелеса. Его внешний вид говорил тогда сам за себя: бледное лицо, тусклый взгляд и вялость во всем теле свидетельствовали о многомесячном загуле и неделе мучительной детоксикации от дюжины разных наркотиков.
Я арендовал машину. Предполагалось, что это будет автомобиль для некурящих, но внутри стоял запах сигарет. Я включил радио, и первое, что услышал, была вступительная мелодическая фраза песни «Дай мне убежище».
До своего мотеля я ехал час. Заселился и постарался заснуть. Если б мне предстояло стать подопытным для студентов-стоматологов, оттачивающих на мне навык лечения корневых каналов, уверен, я бы чувствовал себя более спокойно.
Мне показалось, что плавание поможет мне успокоиться. Я вышел из мотеля и поехал искать торговый центр, чтобы купить плавки. Потом вернулся в мотель и обнаружил, что бассейн закрыт, вокруг была натянута желтая лента, как на месте преступления.
В комнате я нашел номер журнала New Yorker, прочитал раздел беллетристики, статьи Герцберга и Энтони Лейна. Интересно, есть ли номера этой газеты в реабилитационном центре Ника? Наконец мне удалось заснуть. Проспал я недолго, встал в восемь часов и собрался.
Я не виделся с Ником с июня, когда он попал в отделение интенсивной терапии. Посещение его я едва помнил, в памяти остался только последовавший затем вал событий. Невнятная речь, телефонные звонки, нагромождение лжи, страх, приезд Вики к нему на квартиру, электронное письмо якобы из «Джошуа-Три», а на самом деле, как я выяснил, из Окленда.
Зачем я здесь? Короткий уик-энд не сможет отменить годы, проведенные как в аду, и не сможет полностью изменить жизнь Ника. Никакие мои усилия не помогли изменить ее к лучшему. Зачем я здесь?
Психологи, работающие в программе лечения, посоветовали Нику пригласить родителей приехать к нему. Раз уж мы пытаемся в последний раз пройти курс реабилитации, дать ему последний шанс, так и быть, я сделаю, что мне советуют. Я понимаю, что ничего не поможет – скорее всего, ничего не поможет, – но я сделаю все, что от меня зависит. Откровенно говоря – не говорите никому, не говорите ему, – кроме всего прочего, я здесь для того, чтобы просто увидеть его. Я боялся встречаться с ним, но какая-то осторожная и хорошо защищенная от всех частичка моей души безумно скучает по нему, по моему сыну.
Утреннюю голубизну неба нарушал только след от самолета.
Я ехал через город, следуя инструкциям, которые пришли мне на почту из медицинского центра. Свернул на грязную дорогу, по сторонам которой росли кусты полыни и хилые сосны. Все это напоминало сцену из старого вестерна. Впечатление, что когда-то здесь было ранчо. Появились спальные бараки, столовая, обветшавший главный дом и служебные постройки, обшитые расколотыми бревнами. На гребне холма выстроился ряд бревенчатых домиков с видом на пустыню. Место простое и скромное, в отличие от викторианского особняка «графа Олхоффа», или строгой современной больницы в стране виноделия, или величественного кирпичного здания в районе парка Стёйвесант в Манхэттене, или комплекса «Мелроуз Плейс» Джейса в Лос-Анджелесе.
Я заполнил бланки в маленьком офисе и вышел, ожидая Ника на улице. Холодно, но на мне теплая куртка.
Вот и Ник.
Делаю глубокий вдох.
Ник стоит на низком крыльце ветхого домика под провисшим навесом.
Ник в армейской куртке с фиолетовым шарфом с рисунком пейсли.
Ник в выцветшей футболке, вельветовых штанах с маленькими кожаными заплатками и в черных кожаных кроссовках.
Его каштановые волосы с золотистым оттенком длинные, вьющиеся. Он отбрасывает их со лба.
Ник спускается ко мне по шатким ступенькам. Лицо худое, угловатое. Он смотрит на меня, в глазах мелькает – не пойму что.
– Привет, отец.
Если я признаю, что рад видеть его, меня могут обвинить в том, что я забыл гнев и страх, которые пришлось испытать. Но все равно я рад его видеть. Я до смерти боюсь.
Он подходит. Протягивает руки. Я чувствую запах сигарет и обнимаю его.
В ожидании Вики мы болтали о том о сем. Потом Ник робко посмотрел на меня и сказал:
– Спасибо, что приехал. Я не знал, согласишься ли ты.
Мы пошли к месту для курения под деревянной крышей, где стояло несколько ветхих стульев и была устроена чаша для костра.
Мне было страшно, я не хотел желать видеть его, не хотел радоваться тому, что вижу его.
Мы встретились с некоторыми из его друзей: девушкой с проколотыми ушами и выбеленными волосами длиной в дюйм, парнем, обритым наголо, и парнем с черными кудрявыми волосами. Подошел мужчина, который выглядел так, будто всю жизнь провел под солнцем – такой грубой, загорелой и морщинистой была его кожа. Он пожал мне руку и сказал, что у меня замечательный сын.
Ник курил. Мы сели около кострища, и он сказал, что все меняется.
– Знаю, ты уже это слышал, но в этот раз все по-другому.
– Проблема в том, что и это я уже слышал.
– Знаю.
Мы зашли внутрь, чтобы встретиться с главным психотерапевтом и подождать Вики. Вот и она – в бежевом жакете, длинные волосы распущены. Я взглянул на нее. Хотя прошло уже столько лет, мне все еще было трудно смотреть ей в глаза. Я чувствовал себя виноватым. Когда мы встретились, я был сущим ребенком: двадцать два, на год меньше, чем Нику сейчас. Я пытался простить себя независимо от того, простит она меня или нет, потому что я был ребенком. Но есть вещи, с которыми вы просто живете, потому что не можете отмотать жизнь назад. Я очень волновался не только перед встречей с Ником, но и перед встречей с Вики. За последние несколько лет мы сблизились, это правда. Мы говорили по телефону, утешали и поддерживали друг друга, обсуждали возможность интервенции и беспокоились из-за отсутствия хорошей страховки (сейчас она пыталась снова вписать его в свой страховой полис). И тем не менее за двадцать лет, прошедших со дня развода, мы пробыли вместе всего несколько минут. Подумать только, на прошлой неделе у нас был юбилей свадьбы. Или мог бы быть. В последний раз мы были вместе больше пяти минут на выпускной церемонии, когда Ник окончил старшую школу. Тогда мы с Вики сидели рядом, а с другой стороны рядом со мной сидел Джаспер. После Джас прошептал мне: «Я думаю, Вики хорошая».
Психотерапевт сказала, что, с ее точки зрения, дела у Ника идут на лад, что он должен обдумать все, что с ним случилось. Она попросила нас проанализировать, насколько результаты его пребывания здесь отличаются о того, что мы наблюдали в других реабилитационных центрах, где он лечился. Кроме того, она попросила всех нас подумать о том, каких результатов мы ожидаем от этого уик-энда. Она пожелала нам удачи.
Мы с Ником и Вики вместе пообедали. В столовой можно было выбрать блюда из имеющегося ассортимента. Тамале
[39], салат, фрукты. Ник ел хлопья.
