С одной стороны, Сталин возглавил вооруженные силы воюющей страны, будучи гражданским человеком, притом давно уверовав в собственную непогрешимость и внушив всем, а маршалам и генералам больше, чем кому-либо, что противоречить ему смертельно опасно. С другой — подавляющее большинство выдвинутых им военачальников имели за плечами лишь начальную школу да различные краткосрочные курсы. В результате Большого террора крупными соединениями командовали люди, недавно пришедшие, в лучшем случае, с дивизионного уровня.
«Мы не имели заранее подобранных и хорошо обученных командующих фронтами, армиями, корпусами и дивизиями. Во главе фронтов встали люди, которые проваливали одно дело за другим. Все эти командиры учились войне на войне, расплачиваясь за это кровью наших людей», — указывал Жуков в письме начальнику Главного управления кадров наркомата обороны.
Сталин в форме приказов направлял командующим фронтами и армиями пространные инструкции и, по их собственным словам, «открывал глаза» на вещи, которые обязан знать любой курсант, — вроде необходимости концентрации сил на решающих участках и артиллерийской поддержки наступления, использования радиосвязи и инженерных заграждений.
27 мая 1942 года Сталин ответил Тимошенко и Хрущеву на просьбу о дополнительных резервах: «Не пора ли вам научиться воевать малой кровью, как это делают немцы? Если вы не научитесь получше управлять войсками, вам не хватит всего вооружения, производимого в стране. Учтите все это, если вы хотите когда-либо научиться побеждать врага, а не доставлять ему легкую победу. В противном случае вооружение, получаемое вами от Ставки, будет переходить в руки врага, как это происходит теперь».
«Тот факт, что мы отступили далеко от границы и дали противнику возможность занять и разорить Украину, Белоруссию, часть Российской Федерации, явился результатом просчетов и неумелого руководства. Многие люди, которым доверили дело, были достаточно примитивны», — утверждал впоследствии Хрущев.
Конечно, Зина не могла знать всего этого. Но, читая статьи в газетах, пробираясь сквозь правду, смешанную со словесной шелухой, она знала одно: враг здесь, в ее городе, на пороге ее дома, и с ним надо бороться. И она будет бороться.
Глава 19
9 февраля 1942 года, Одесса
— Верочка, милая! Дорогая моя! Как я рад! — С елейной, невероятно слащавой улыбкой к Зине, раскинув руки, спешил владелец кафе, и на его тупой, лоснящейся морде проступало льстивое самодовольство — да такой степени, что Зина в первый момент просто опешила! Неужели все это предназначалось ей? Она не поверила! Уж очень был странным такой прием от человека, никогда не снисходившего даже поздороваться с низшим техническим персоналом. Крестовскую он не видел в упор. И вот теперь такое!
Зина поразилась. Она стояла и молча смотрела, как, сияя, словно начищенная кастрюля Михалыча, через весь зал несется к ней владелец. После этого ее едва не стошнило. Впрочем, Зина давно уже научилась не показывать своих настоящих чувств. Поэтому она даже мило улыбнулась в ответ.
— Верочка, вы прекрасно выглядите! Как я рад, что вы вернулись к нам, — схватив ее руку, хозяин кафе затряс ее так энергично, что Зине подумалось, будто он хочет ее оторвать. Это льстивое лицемерие было чрезвычайно мерзким.
Она не успела и рта раскрыть, как он снова вылил на нее новый словесный поток:
— Дорогая моя, вам больше не надо возвращаться на вашу ужасную грязную кухню! Такая девушка, как вы, достойна лучшей должности. Предлагаю вам быть администратором. Будете встречать посетителей, смотреть, чтобы все было в порядке в зале, следить за работой кухни. Словом, ответственное лицо! Ну, что скажете? Конечно, вы соглашаетесь?
— Да, — только и успела выдавить из себя Зина.
— Отлично, отлично! — Хозяин почти подпрыгивал на месте, от восторга потирая руки. — Как замечательно! Я вот сейчас все расскажу вам… А потом еще поможет Михалыч.
Только через час Зина освободилась и от него, и от его пустопорожней болтовни. По сравнению с предыдущими обязанностями на кухне, эта работа показалась Крестовской просто даром Господним! Никаких физических усилий! Впрочем, она все равно была настороже. Уж слишком приторно-противным было поведение хозяина. Особенно по сравнению с тем, как он вел себя раньше.
Зина чувствовала себя не очень хорошо, но тем не менее в это утро она впервые решила пойти на работу. Она понимала, что уже пора это сделать. Да и Бершадов намекал несколько раз, что нужно вернуться в строй.
Крестовская была готова ко всему. Даже к тому, что ее место занято — не будет же Михалыч столько времени обходиться без помощницы на кухне. Только вот того, что произошло, она не ожидала.
— Он в курсе, какой у тебя высокий покровитель, — шепнул ей Михалыч, когда Зина наконец-то дошла до кухни. — Генрих фон Майнц — огромная шишка в городе. Он — это власть, причем власть немецкая. Не то что эти вороватые румыны, которые швырнули с барского плеча нашему толстому предателю это кафе. Вот он и будет теперь заискивать перед тобой изо всех сил, чтобы к немцам подлизаться. Ты для него теперь все!
— Как противно, — вздохнула Зина.
— Глупости! — отрезал Михалыч. — Ты подумай только, как с этим немцем ты сможешь помочь своим!
— Да понимаю я… — огрызнулась Зина, — не тупая. Но… противно-то как! Он же немец, фашист. Меня либо немцы расстреляют, либо наши, когда обратно вернут город, ведь мы победим рано или поздно. Вот меня и расстреляют в нашем НКВД как предательницу — шалаву, что с немцем путалась…
— Ни один волос не упадет с твоей головы, когда наши придут! — веско отрезал Михалыч. — Все будут знать, что ты — партизанка-подпольщица и выполняла партийное задание. Ты Героем Советского Союза станешь за то, сколько ты сделала во время войны!
— Ох, Михалыч, твоими бы устами да мед пить! — рассмеялась Крестовская. — Тоже мне героиня. Ничего особенного я не сделала. Вот те, кто в катакомбах, они делают. Они герои! Ты только подумай, Михалыч, каково это — жить под землей! А я так…
Михалыч одобряюще похлопал ее по руке и прервал разговор, потому что на кухне появилась его новая помощница, взятая на место Зины, — чумазая девчонка лет 18-ти, такая страшная, запуганная и забитая, что напомнила Зине трясущегося, вечно пугливого зайца.
— Еврейка она, — шепнул Михалыч, — я ее спрятал. В гетто на Слободку отправили всю ее семью. А эта — шмыг в кладовку. И тряслась там. Не выдавать же ребенка на расправу! Я хозяину наплел, что молдаванка она, из молдавского села приехала да семью потеряла, куда делись те в Одессе, неизвестно. И он взял ее на твое место работать за еду. Да и спит она здесь же, в кладовке. Значит, и охрана бесплатная, продукты по ночам охраняет. Только с головой у нее что-то. Почти не говорит. И все время трясется, особенно, если в зал выходит. Адой зовут.
